Nataly: Михаил Абрамович Мильштейн

Спали мы на брезентовых раскладушках. Среди нас были ре­бята, страдавшие недержанием мочи, и утром под раскладушка­ми часто появлялись лужицы; тогда начиналась расправа над «провинившимися». Били полотенцем, а чтобы выходило боль­нее, на его конце завязывали узел: получалось что-то вроде на­гайки. Били с каким-то ожесточенным сладострастием. Как только ни пытались эти несчастные ребята бороться со своим не­дугом! Брали на ночь бутылки, старались просыпаться раньше других, но ничего не помогало. Наутро все начиналось сначала: испуганные, они лежали с вытаращенными от страха глазами, скрючившись в ожидании неминуемой расправы. Ни крики, ни мольбы о пощаде не помогали. Обычно утренние экзекуции про­ходили под руководством Царька. Конечно, воспитатели не мог­ли не знать о творившемся в приемнике произволе, но закрыва­ли на это глаза.

Воспитатели вообще ни во что не вмешивались, на жалобы детей не реагировали. Старших ребят никто не трогал, возможно потому, что они находились в приемнике временно, и воспитате­ли знали об этом. Наше заведение было вроде распределителя, пересыльного пункта. Отсюда, пройдя своего рода карантин, де­ти попадали в различные детские дома.

Шло время... Однажды к нам привезли новую партию детей, и вот тут-то случилось нечто экстраординарное. Был свергнут Ца­рек. Произошло это совершенно неожиданно. Можно предста­вить, как радовались все ребята низложению злого демона! Столько лет прошло, а тот день запомнился мне во всех деталях. Вот что тогда случилось.

Обычно Царек устраивал вновь прибывшим своего рода экза­мен. Его целью было с первых же минут показать новичкам, кто в приюте «держит масть». Встреча новеньких проходила всегда по одному и тому же сценарию: Царек стоял в окружении своих друзей и первому же новичку, вошедшему в общую комнату, сра­зу давал какую-нибудь кличку, закреплявшуюся за ним на все время его пребывания в детском учреждении. Затем новичка засыпали издевательскими вопросами, унизительными требовани­ями. В случае неповиновения жестоко избивали.

Так вот, в тот памятный день в нашу «дружную» семью прибы­ли два брата армянина. Младшего звали Ованес, а старшего - Арташес.

Несмотря на небольшой рост, Арташес был крепышом. Чер­ные глаза и густые брови придавали ему угрюмый и даже свире­пый вид. Смотрел он на всех с подозрением и вызовом. Первым вошел в общую комнату Ованес. Арташес где-то задержался. Не успел Ованес войти, как ему подставили ножку, он споткнулся и ненароком задел Царька, тот его оттолкнул к одному из своих друзей, тот - к другому. В конце концов Ованес упал. Не успел он подняться, как его снова повалили. Испуганный и растеряв­шийся, мальчуган искал глазами брата. Царек подошел к Оване-су, поднял его за волосы и, тыча кулаком в нос, процедил:

-Проснись, армяшка!

От беспомощности у Ованеса на глаза навернулись слезы. В этот момент в комнату вошел Арташес.

-А-а, вот еще один абрек явился! - с презрением молвил Ца­рек.

Арташесу тут же подставили ножку. Он покачнулся, но не упал, а бросился на помощь к младшему брату и, оттолкнув того в сторону, предстал перед Царьком, которого тут же окружила его гвардия. Ребята замерли в ожидании чего-то сверхъестест­венного. Впервые кто-то смотрел на Царька без испуга и даже с каким-то вызовом.

—Ну, черномазый, — процедил Царек, - вот сейчас как вмажу тебе по роже, так ты сразу побелеешь!

Арташес стоял как вкопанный, не обращая никакого внима­ния на угрозу Царька. В его облике было нечто такое, что сдер­живало нашего главаря и всю его гвардию. И вдруг Арташес как-то очень спокойно сказал:

—Давай стыкнемся один на один! Тогда ты узнаешь, кто побе­леет, а кто почернеет!

Этот неожиданно смелый вызов потряс ребятню. Стыкнугься— значит подраться. Арташес был значительно ниже рослого Царька. К тому же Царек славился умением драться не только в нашем приемнике. Равных ему в этом искусстве и в округе не было.

Напряженная тишина волновала всех присутствовавших в комнате. А Царек с усмешкой смотрел на Арташеса:

—Ты, сморчок, хочешь со мной стыкнуться? Да я тебя одной левой так пристукну, что от тебя мокрое место останется!

Между тем, как мы все заметили, он впервые не перемежал свою речь отборной бранью.

—Не надо одной левой, — с южным акцентом громко ответил Арташес. - По-настоящему давай стыкнемся, один на один. Хо­чешь — здесь, хочешь — на улице, хочешь - в любом другом месте.

Царек хорошо понимал, что отказываться нельзя. Его автори­тет был поставлен под угрозу. Он бросил презрительный взгляд на Ованеса, высморкался и снисходительно ответил: