Unknown - Постникова Екатерина. Белые Мыши на Белом Снегу

Мне дали повышение - перевели в Управление по распределению жилого фонда, в областной центр, и последняя картинка, относящаяся к глухому северному краю - мелкий дождь, блестящий, будто маслом политый асфальт центральной площади, мокрая черная машина и беременная (теперь уже - бывшая) жена Ремеза, которая принесла от него письмо.

- Извините, Эрик, - у нее оказался довольно приятный голос, а лицо совсем смягчилось и стало грустно-женственным, - он тут прислал для вас... Может, не возьмете? Вдруг там какие-то гадости?

Я уже погрузил свои чемоданы и стоял, держа над нами обоими зонтик.

- Как, Лиза, муж не обижает?

- Нет, - она улыбнулась. - Муж у меня хороший, на вас чем-то характером похож. Называет меня только "ласточка". Так суетится с этим ребенком, просто смешно... Рожать только через три месяца, а он уже все купил, даже книжки с картинками.

- Книжки-то зачем? - я взял письмо и сунул его в карман.

- А для развития! - она похлопала себя по животу. - Мол, как только родится, будем читать ему вслух. Смешно, да?

- Он просто вас любит, - я пожал ей руку и забрался в машину. - Счастья вам.

- Тоня пьет, - тихо сказала Лиза. - Приходит со смены и пьет. В Санитарный будут отправлять, наверное...

Стыдно признаться, но Тонина судьба меня совершенно не волновала. Я даже не слишком удивился, когда прочитал через месяц в газете о ее гибели: забравшись в свой старый товарный вагон, она задвинула тяжелую дверь, разлила по полу большую бутыль керосина и чиркнула спичкой. В заметке говорилось, что она была сильно пьяна и не соображала, что делает...

И еще - тоже стыдно признаться - я долгое время боялся распечатать письмо, настолько живы были воспоминания о смерти, до которой оставалась всего лишь одна открытая дверь. Ремез мог меня убить и не убил по чистой случайности, просто, наверное, общая сила толпы перевесила его бешенство и разомкнула стальную хватку. Мне повезло, что это был не честный поединок - один на один.

Уже закончился ремонт в моей новой служебной квартире, просохла краска, а я все не вскрывал конверта. Он валялся в ящике стола, желтея, и полетел бы в конце концов в мусорное ведро, если бы не Глеб.

Точнее, не он сам, его-то уже не было на свете, а неожиданный привет из прошлого, догнавший меня на стыке каких-то двух эпох моей жизни.

Я позвонил Хиле, стоя в пыльной духоте центрального почтамта, и услышал почти незнакомый голос в трубке:

- Да!

- Привет, - помимо воли я говорил с ней мягко и ласково, как раньше. - Это Эрик, ты меня узнала?

- Эрик? - Хиля будто споткнулась о ступеньку крыльца. - Ну да, конечно. Привет. Ты откуда звонишь? Мне сказали, ты уехал...

- Уехал, и уже давно, - я засмеялся. - Отстала ты от жизни. Я тут даже жениться успел, да только... В общем, неважно, брак уже истек.

- К чему ты мне это рассказываешь? - ее голос остыл на несколько градусов. - Мне-то какое дело до твоей личной жизни? Кстати - я нашла письмо. С твоей стороны это мерзко, Эрик.

- Какое письмо? - теперь споткнулся я.

- Адресованное твоей матери, вот какое. Если честно, я думала на Зиманского, а это все-таки ты его стащил.

- Где ты нашла? - во рту у меня пересохло.

- Хотела выкинуть твою старую куртку, она в шкафу валялась, только место занимала. И вот там, за подкладкой...

- Ага, понятно. Да, это мерзко, - мне уже почти расхотелось разговаривать. - Как у тебя-то дела? Наверное, дети уж большие?

- Какие еще дети? Я и не замужем, с родителями живу.

Душа во мне взлетела, но тут же рухнула обратно.

- Что молчишь? - Хиля усмехнулась. - Мне только двадцать семь лет, я еще сто раз успею.

- Двадцать семь, - повторил я. - А мне все кажется - четырнадцать, как тогда. Боже мой, я половину жизни тебя знаю...

- А как твоя мечта о дочке - сбылась?

- Не совсем. Но я, по крайней мере, видел ее...

- Что? - Хиля на том конце провода застыла, кажется, в шоке.

- Ничего. Пока. Как только я буду готов вернуться - я вернусь. Может, и встретимся.

Она ничего не ответила и повесила трубку, а я торопливо, почти бегом, вернулся домой и разорвал конверт. Каждое письмо обязано дойти до своего адресата - это закон.

Там, на крохотном листочке казенной бумаги, размашистым почерком Ремеза было написано: "Я выяснил. Это был твой дед. Поздравляю с такой правдой и желаю выжить с ней!". Он немного опоздал. Я все понял уже давно.

Остается добавить немногое: я попросил перевода через год и восемь месяцев, и меня вскоре отпустили на прежнее место, на прежнюю должность, в мой родной город. Я прилетел на "Ладье" вместо того, чтобы тащиться поездом, и впервые в жизни увидел в иллюминатор маленькую, совсем игрушечную землю с ровными квадратиками полей, лентами дорог, сверкающими монетками озер и разноцветными россыпями городов, похожими на раскатившиеся бусинки фантастического ожерелья. Помню мягкое самолетное кресло с белым подголовником, небольшой вкусный обед в лоточке из фольги, бумажный стаканчик красного вина, конфеты "Аэро" от тошноты, улыбающихся стюардесс в голубой форме с золотыми крылышками на пилотках и особый запах "Ладьи" - совсем не такой, как в крошечном "Икаре".