Ника Батхен - Дары Кандары

перебил свару. Ос утер мокрый лоб. Дар прорвало. Он – стал.

Пушкари с «Катрионы» увели его от облавы, выдавая за юнгу, бежавшего с корабля. Звали пить, но

Ос отказался напрочь. Эту ночь он хотел пережить один. Стены мертвого бастиона были мокры, пальцы

заледенели. Дважды Ос мог сорваться, но ему повезло. Он поднялся на крохотную площадку, где любил

отдыхать мальчишкой. Встал, раскинул руки, поднял лицо к луне. Небо застыло синью. Еще несколько

дней, и бури заставят его кипеть. Море дышало мерно и гулко. Город с его соборами и заводами, мостами и

перекрестками, колодцами и дворцами, спал и кричал во сне. Ос смотрел. Мир простерся у ног и он,

словоплет из квартала рыжих, был его властелином.

Зиму Ос провел в городе, изменив кораблям и бурям. Горсти монет от Эгера хватило на комнатушку в

мансарде, чернила, бумагу и книги. Книги были важнее всего. В прежней жизни Ос читал лишь священные

свитки да газеты, в которые заворачивали селедку торговки. Через месяц Ос понял свое невежество. Через

три – решил, что прочел достаточно: стихотворцы не голодали, не спали с портовыми шлюхами и не видели

пламени в окнах собственного жилища. Они были сыты, эти чванные короли слова, и писали для сытых и

беззаботных. А кто будет говорить для матросов и рыбаков, для портовых грузчиков и контрабандистов, для

их гордых, отважных и нежных подруг?

Длились ночи. Под шум ветров Ос раскладывал строки, воспевая удачу на острие гарпуна и прелесть

розовых щек рыбачек. Время шло, и стихи перестали умещаться в тетради. На исходе весны Ос пришел

говорить в «Кабестан». …И никто его не услышал. Моряки пожимали плечами, служанки хихикали, старый

Бу недовольно тер кружки, а после шепнул, мол, шел бы ты прочь, приятель. Ос метался и пробовал снова –

в ресторации, в «Бочке», на рыночной площади – без толку. Наконец, обозленный и трезвый, он по новой

сказал в «Кабестане» балладу на смерть Астьольда – и добыл себе ужин, выпивку и восторг ненасытной

публики. Оборотный знак дара – говоришь только то, во что веришь.

Вторая баллада сложилась в тот день, когда на глазах у Оса китиха утопила гарпунерскую шкуну.

Третья – после очередной облавы… Когда штабс-поручик из благородных пришел к верному стихоплету,

Оса уже узнавали в доках.

Нужно было сказать о любви. Сказать так, чтобы девушка поняла и поверила. Офицерик был

узкоплеч, собой нежен, но мужской красоты не лишен – удивительно даже, что он предпочел балладу для

объяснения. Впрочем, им, богачам, видней. Ос решил посмотреть на девицу прежде, чем написать.

Посмотреть любопытства ради. Молодые аристократки обычно не посещали порт.

Штабс-поручик провел его в парк – у семейства прекрасной возлюбленной был трехступенчатый

титул, дворец и усадьба в пригороде. И в положенный час под яблони вышла девушка в белом. Невесомый

ворох пышного платья, паутинка вуали на россыпи светлых кудрей, кружево тонких перчаток, гладкая кожа

туфельки. Шаг упруг, взгляд спокоен и прост, на руках – маленькая собачка.

…Анна – обручальное кольцо имени…

Штабс-поручик так ничего и не понял – прочтя стих с листа, он нашел строки великолепно верными и

устроил приглашение «на десерт» – скрасить отдых богатым дачникам. Ос явился не вовремя, был небрежен

в одежде и речи, искушая хозяйскую вежливость. А конфуз получился под вечер. Ос читал. Публика млела.

Куда там салонным твердилам – в зале шумели волны, клубились тучи, дикари совершали молитву у первых

в мире костров… Вдруг на зеленой спине портьеры все узрели обнаженную деву, выступающую из пены. И

узнали ее в лицо.

Было шумно. Отец девицы хватался за пистолет, неудачливый кавалер рвался придушить словоплета,

кто-то бежал в участок, кто-то звал слуг на помощь. Ос едва успел выйти через балкон.

Он искал потом встречи с Анной, надеясь хоть издали увидать недоступную белокурую прелесть –

тщетно. Избегая позора, семья подалась на курорты, дачу продали. На самого же Оса подали в розыск – «за

покушение, оскорбление и попрание». Много лет спустя Ос смеялся, просматривая досье. А тогда – от

плетей и каторги его выручила война. Подготовлявшаяся давно, она грянула неожиданно.

Еще вечер казался спокойным, по-осеннему сладким и томным, в парках играли вальсы и кружились

с отпускниками девчонки в зеленых платьях. А утром город проснулся от согласного стука сапог о

булыжники мостовых. Газеты кричали голосами портовых мальчишек: «Мобилизация! Оккупация!