Unknown - 4b9a4395-d00d-41ca-a9d3-234d35c9762a out

Пушистый венчик редких волос, окаймлявший лысину его, светился в лучах солнца, точно нимб над головой, седая борода распушилась на ветерке. Измождённые глаза Малофея сияли. А сам он, завёрнутый в простыню, словно в византийское одеяние, напоминал святого мученика – хоть икону пиши с натуры.

- Вот видишь, порадовала я тебя, - не смогла сдержать улыбки Клавка. Уж больно вид колоритен у дедка! Только что крыльев за спиной не хватает.

- Да за такую новость: не то, что бутылки – литры не жалко!

Наконец-то, старый охотник мог вздохнуть спокойно. А это дорогого стоит!

- Ладно, пойду я уже, - Клавка засобиралась. Что хотела, она узнала.

- Ты приходи ещё в гости, Клавушка! Ох, порадовала старика!

Клавка отправилась домой к Прохору. С Малофеем они расстались добрыми друзьями.

А уж Прохор-то как обрадовался! Он вьюном вился вокруг Клавки, не зная, чем ублажить зазнобу.

После смерти матушки оставшись один-одинёшенек, мужик затосковал. Мать померла, любимая бросила. Зачем жить, для кого? Пару раз даже - когда кручина особо люто брала за кадык – он всерьёз подумывал о самоубийстве. Это же так просто: срезать бельевую верёвку, закинуть её на перекладину, выпить стакан – да и в петлю. Но не искусился – выдюжил, слава Богу. И Господь вознаградил Прохора, вернул ему ненаглядную! Воистину, прав был поэт: любви все возрасты покорны. Поздно пришла она к Прохору, любовь эта. Да, видать, крепко запала в сердце старого бобыля.

Заметив обильную седину, припорошившую волосы любимой, Прохор ахнул.

Потом злобно прищурил глаза:

- Кто?

- Что – кто, милый? – Клавка сделала вид, что не поняла.

- У тебя же ни сединочки не было, Клавушка! А сейчас - вся белая! Кто довёл тебя до такого?! – захрипел Прохор.

- Так получилось. Об этом позже потолкуем. А сейчас одно тебе скажу: хочу остаться жить здесь. Пустишь? – Клавка не сомневалась в том, каков будет ответ.

- И ты ещё спрашиваешь?! Да мне жизнь без тебя не мила! Клавушка!

Прохор заплакал. Клавка по-матерински прижала его к своей груди.

Шурка скучал. До чего же медленно тянется время! Он покуривал сигаретку, сидя на скамейке у крыльца, и размышлял. Как не хотелось на работу раньше – когда ходить туда нужно было! А вот сейчас с удовольствием пошёл бы, поработал – нет же, рука сломалась! Почему так?

От философских мыслей его отвлёк стандартный Петин вопрос:

- Как сам, кентуха?

- Сижу, курю бамбук. Делать нехрен. Ну, как, выпустили Панкратыча? – практикант заплевал бычок.

- Да выпустить-то выпустили… - ответил Синий задумчиво и почесал за ухом.

- Небось, радостный? – поинтересовался Шурка ради приличия.

Честно говоря, ему было плевать - какое там настроение у Панкратыча.

- Ага. Десять капель за здоровье Панкратыча примешь? – предложил Петя.

Сосед никогда не ущемлял практиканта в отношении спиртного, держал его за равного. Шурка ценил это.

- Пойдём! Всё равно делать нечего.

Кудрявый поднялся со скамьи. Друзья направились в дом. А там, на кухне, уже сидел за столом угрюмый и хмурый Панкратыч.

К встрече соседа Петя расстарался на славу: Клавкины деньги целиком и полностью были потрачены на спиртное. Но бывшего плотника не радовало ничто - ни свобода, ни наличие, аж трёх портвейнов-«огнетушителей». Он пребывал в совершенно подавленном расположении духа.

С практикантом Панкратыч даже не удосужился поздороваться. Кудрявый вопросительно ткнул «кентуху» локтем в бок: мол, с чего бы это он такой? Но Синий игнорировал Шуркин интерес.

Петя ласково - словно к маленькому ребёнку – обратился к Панкратычу:

- Павлик, расскажи ещё раз. Кого ты видел ночью?

Бывший плотник судорожно сглотнул слюну:

- Кабана я видел! На улице. Ты понимаешь, или нет?! Мы его только что похоронили, а он по посёлку разгуливает! Как сейчас, в глазах стоит. Идёт-бредёт в этом своём костюмчике маломерном - ручищи из пинжака торчат, будто поленья. Меня унюхал – так улыбнулся, по-крокодильи. Лапы-то, лапы поднял! И сам ко мне шагает! А я встал, как вкопанный - ни рукой, ни ногой пошевелить не могу. Ужасть!

- Он тебя увидел? – уточнил Синий.

- Глаза у него закрыты были! Говорю тебе – унюхал! – Панкратыча затрясло.

- Так ведь не съел же тебя никто! – подозрительно произнёс Шурка.

Он больше не нашёл, что сказать. Практикант очень сомневался в правдивости слов пьяницы-соседа.

- Слава Богу, что не съел! Я молитву вспомнил. Бабушка, царствие небесное ей, заставляла меня в детстве учить. Только стал я про себя произносить: «Отче наш…», так сразу внутри меня хлопнуло что-то, прямо толкнуло: беги, мол, Панкратыч! Я и сорвался. Ох, ужасть! – Панкратыч перекрестился, уставившись на печку.