Андрей Посняков - Царьград. Гексалогия

– Успеете! – стоя на высоком крыльце вальмовой Епифановой избы, Алексей откровенно любовался селом: видать, на пользу пошло прошлогоднее разорение, на пользу.

– Что татары‑то не примучивают вас?

Староста тут же перекрестился на церковную маковку:

– Да пока Господь миловал. Мы ж теперь – с год уже – под Васильем Московским, под тем, что Темным кличут. А он, после смерти Шемяки‑князя, в силу вошел.

– Ах, вон оно что, под Василием, значит.

В отличие от прошлого раза, Епифан нынче отзывался о великом князе московском вполне уважительно – похоже, село и вправду под его рукою покуда никто не доставал – ни жадные татары, ни алчные до чужого добра соседи‑рязанцы, ни сам властолюбивый князюшка. Потому вот и поднялось село – и всего‑то за год. Да что там говорить, леса вокруг много – избы руби – не хочу.

– Лес‑то теперь княжий, – вскользь заметил староста. – А князь повелел на три года нас, как погорельцев, от мыта ослобонить.

Алексей только крякнул – эк, как князь решил мудро. Сам‑то бы, наверно, и недопетрил, наверное, посоветовал кто.

Ну, под Москвой так под Москвой. Не хуже чем под Литвою или Рязанью – по крайней мере, для Амбросиева‑села.

Протопроедр потянулся:

– Что, Черное болото у вас не повысыхало еще?

– Да не высохло, что б ему пусто было, – Епифан откровенно досадливо сплюнул в разросшуюся за крыльцом крапиву. – Селетось двое телков утопло и один мальчонка, Миколаихи‑вдовицы сынок. Помнишь вдовицу‑то?

Алексей вдовицы не помнил, однако кивнул для‑ради поддержания разговора. Заночевал у старосты в избе. Выпили. Попели песен. После Митря пришел, от матери. Снова выпили. Снова попели. А потом… Потом опять выпили… потом еще… Уже и медовуха, и брага пошла… Наутро гость зенки продрал – господи, худо‑то как! Господи!

Староста с полатей слез:

– Чего Господа попусту хаешь? Мишко, лезь в подпол! – это младшему сыну. Тот и слетал живехонько, притащил корчажку. Епифан сыну щелбана отвесил – так, для порядку, чтоб место свое знал – корчажку принял, сам отпил, после протянул гостю. – На вот, похмелись.

– Благодарствую!

Ой, хорошо стало! Ой, хорошо! Не сразу, правда – после второй корчажки, которую они с Епифаном на двоих и располовинили.

– Вкусная у тебя бражка, друже!

– Хо! А ты думал, я тебя каким гнусным зельем пою?!

Ой… Алексей потер виски – вот вчера уж точно, было зелье! И – самое гнусное. А сейчас вот, вроде как и ничего… Главное, чтобы процесс похмелья не превратился в отдельно взятую пьянку, как оно, в общем‑то, иногда и случается, и не так уж и редко, можно сказать – часто даже.

Придя в себя, Алексей засобирался на болото. Для виду спросил у старосты лук – зайцев‑тетеревов пострелять.

– Да ты попадешь ли?

– А что бы мне не попасть? – подмигнул хозяину гость. – А не попаду сейчас, так хоть ягод поем. Есть на болотине ягоды‑то?

– Да есть.

– А шайка никакая не завелася?

Епифан лишь прищурился, да махнул рукой – иди, мол, спокойно, только в болотине не утони, милый друже.

Алексей и пошел. Вдоль реки, по знакомой тропке. По пути в омутке искупался – ух, и водичка уже – прямо мороз по коже! Вынырнул, да скорее на берег, на солнышко… Прислушался – а вроде как кто‑то рядом смеется?

Голову повернул – пастушонок! Белоголовый, веснушчатый.

– Ты что тут?

– Стадо пасу дяденько.

– Я вижу, что стадо, – протопроедр с усмешкою обозрел трех неказистых коровенок и двух телков. – Ты чей?

– Миколаихой матушку кличут… Вдова.

– А‑а‑а… Постой! А староста говорил – ты в болоте утоп?

– То не я, господине, то брат мой старший. Вместе пасли, там трава густая, сочная… А телок наш – оп – и в трясину. Братец вытаскивать, а меня послал людей звать. Пока бегали… – парнишка смахнул слезу. – Давно уж отпели братца.

– Ну, ладно, ладно, не хнычь, – опустил глаза Алексей. – Всякое в жизни бывает. На болотце‑то эта тропа?

– Эта, господине.

Алексей хотел было бросить что‑то вроде – «тамбовский волк тебе господине», так, со злости похмельной – да передумал, жалко вдруг стало парня. Леденцом бы угостил – да был бы леденец, а так – нечем. Ну и ладно – хоть добрым словом:

– Вижу, ловок ты управляться со свои стадом.

– Да уж, – паренек зарделся и с гордостью шмыгнул носом. – Уж не безрукий.

Поговорив с пастушком, молодой человек зашагал себе дальше к болоту, про себя отмечая, что со времени прошлого посещения ведущая к трясине тропа стала заметно шире, да и вообще светло как‑то стало – и кустов и деревьев мало. А раньше‑то, раньше этакие заросли были, целые, можно сказать, лесища! Разбойники шайками прятались. И что теперь? Это если так дальше пойдет, к Черному болоту можно будет на иномарке подъезжать… то есть тьфу – на телеге.