Андрей Посняков - Царьград. Гексалогия

Важно кивнув, гость, с помощью поспешно спрыгнувших с седел всадников, выбрался из повозки и, подойдя к бандитскому главарю, распахнул объятия.

Лешка скривился – ну, вот, целоваться еще будут, придурки!

Однако в своих предположениях юноша ошибся – Маметкул с Хаимчи‑беем не целовались, лишь потерлись носами, да похлопали друг друга по спинам, после чего главарь банды вновь махнул рукою на пленников:

– Якши полон!

– Якши, якши, – недоверчиво ухмыльнувшись, Хаимчи‑бей что‑то отрывисто произнес.

Маметкул кивнул и, оглянувшись на своих бандюков, прищелкнул пальцами. Бандиты словно того и ждали – враз накинулись на пленников, пинками заставили встать и выстроиться на поляне в одну линию.

Дождавшись, когда уляжется суета, Хаимчи‑бей в сопровождении Маметкула прошелся вдоль шеренги, внимательно осматривая каждого пленника. Некоторых отводили в сторону, а кое‑кого – маленьких детей и одну женщину – оставили на месте. Девушек раздевали, но толстяк смотрел и ощупывал их без всякой похоти, а так, словно бы выбирал лошадей, даже заглядывал в рот – считал зубы. Ну, понятно – вот он, главный‑то людокрад – перекупщик. Только вот средство передвижения у него, мягко говоря, не очень. А может, это специально такая телега – по лесам да болотам ездить? Может…

Дошла очередь и до Лешки. Подойдя к юноше, Хаимчи‑бей ощупал мускулы и велел открыть рот – тоже еще, стоматолог нашелся!

– Родители живы?

– Сирота я…

– Плохо. Ты кто есть? Селянин? Мастеровой? Воин?

– Тракторист я, – Лешка пожал плечами. – Селянин… ну, и мастеровой.

– Какой ремесло знаешь?

– Трактора могу ремонтировать. Сеялки, бороны, плуги…

– Якши!

Работорговец кивнул Маметкулу, и Лешку отвели в сторону, где уже находились здоровенный бородач, монах, две девушки и трое парней. И что бы все это значило? Ну, догадаться нетрудно.

Хаимчи‑бей между тем остановился напротив Ондрейки. Велел снять рубаху, внимательно осмотрел, ощупал и, задумчиво почесав голову, махнул рукой. Лешка обрадовался – парня отвели к ним.

Хаимчи‑бей с Маметкулом отошли к повозке и принялись азартно кричать, то и дело яростно сплевывая в траву. «Торгуются», – догадался Лешка и тоже сплюнул. Ну, дожили – в родной стране уже людей ловят да продают, словно скот. Докатилась Россия‑матушка! Какие там, на фиг, права человека!

Люди работорговца тем временем вырубили в рощице несколько стволов – не толстых и не очень тонких, – к которым и привязали попарно пленников. Вот так‑то! И сам иди и ещё груз тащи – тут уж точно не сбежишь, при всем желании! Лешка даже слово подходящее вспомнил – ярмо. Ну, точно – ярмо. И все это в двадцать первом веке делается, можно сказать, в самом сердце России! Ну, российское правительство, ну, чмыри чертовы!

Выстроенных друг за другом пленных, только что купленных толстяком Хаимчи‑беем, погнали вслед за повозкой. Арба – вот как она называется, вспомнил Лешка и чуть было не споткнулся, услыхав позади жалобный, резко оборвавшийся крик. Потом еще один, и еще… И тишина… Лишь заржали кони.

Неужели они…

– Не отставать, – обернувшись, предупредил работорговец. – Отстающих мои воины будут бить плетками. Кто упадет, выбьется из сил – сам виноват, мне не нужны слабаки.

Лешка угрюмо вздохнул – понятно… У реки стоял целый караван из таких же, сцепленных друг с другом попарно пленников. Молодых мужчин, стариков и маленьких детей почти не было, в основном – подростки да женщины. Лешка насчитал около пятидесяти пар. Сто человек! Однако!!! Это что же такое делается‑то, а?!

Нехорошее, невероятное предположение вдруг возникло в его голове, оформившееся в догадку к вечеру, когда Хаимчи‑бей велел устраиваться на ночлег. С измученных пленников сняли бревна, и Лешка устало повалился в траву. Сабли, невероятная жестокость, странная одежда. Полное отсутствие шоссейных и железных дорог, даже ни один самолет в небе не пролетел, а они уже немало прошли, считай, целый день перли! И странные речи монаха и Ондрейки – цари какие‑то, Ахметы‑Мехметы… Если представить на миг, что… Нет, не может быть! Невероятно!

Лешка обернулся к напарнику:

– Не спишь, Дюшка?

– А?

– Какой сейчас год?

– Год? Что за год? Ах, лето… Ну, это я знаю, в церкви учил – лето шесть тысяч девять сотен тридцать девятое от сотворения мира!

– Какое – какое? – с досадою переспросил Лешка. – Ты, случайно, Андрюшенька, белены не объелся?

– Не объелся, – усмехнулся отрок. В блестящих глазах его отражались огни горящих костров. – Где тут белену‑то сыщешь?