Андрей Посняков - Царьград. Гексалогия

– Якши! Якши!

– Эшшь, шайтан!!!

Не пойми откуда взялся вдруг главарь, да что‑то рассерженно крича, принялся от души охаживать подчиненных плетью. Те не выказывали никакого неудовольствия, лишь униженно кланялись, подставляя под плеть спины. Ну и дисциплинка!

– У‑у! Шайтан, шайтан, шайтан! – орудуя плетью, приговаривал главный. Потом утомился, вытер со лба пот и, пинками прогнав сообщников, опустился в траву перед пленницей, засунул ей между ног руку.

Прикрыл глаза, ухмыльнулся:

– Якши!

К удивлению Лешки, насиловать не стал, наоборот, натянул на девчонку платье, и, похлопав ее по животу, ушел. Пленница разрыдалась.

– Слышь, ты это… не плачь, – Лешка попытался утешить, но куда там. – Ничего ведь не случилось пока… Еще до Чечни сколько постов! Может, и выручат…

– Это с Белева татары, – подал голос притихший слева парнишка. – Махметки‑царя людишки. Разбойники!

– Какого‑какого царя? – обернулся Лешка.

– Махметки, – хлопнул глазами пацан. – Улуг‑Мухаммед – так его татарва называет.

– Откуда он тут взялся‑то, этот Махмед? Из Чечни?

– Из Сарая Ордынского, на Итиль‑реке. Оттуда его другой царь, Кучук‑Махмет, выгнал, вот он со злости на Оку и подался. А другой царь ордынский, Саид‑Ахмат, их обоих не любит.

– О‑о, – Лешка покачал головой. – Что‑то я ни черта не врубаюсь – цари какие‑то, Ахметы‑Мехметы… Ты сам‑то кто?

– Ондрейка. С Тарусы мы… Махмета‑царя войско и туда добралося. На обратном пути, от Москвы.

– А я Лешка, Алексей, мценский. Как‑то ты говоришь странно… А Тарусу я знаю – недавно туда доски возил на тракторе. Ты в школе учишься или, может, в путяге?

– Учусь, – шмыгнул носом Ондрейка. – Учился у Миколы‑сапожника, я ведь сирота – батюшка с матушкой да братцы‑сестры в лихоманке сгорели – сгинули, вот меня Микола и подобрал, он человек хороший, добрее его на посаде никого и не было. Жаль, убили.

– Убили? Ну, у вас, в Тарусе и преступность! Я, кстати, тоже сирота, детдомовский.

– Сирота? Давай вместе держаться… хорошо б к одному хозяину попасть.

– Давай вместе, – Лешка усмехнулся. – Говоришь, на сапожника учился? В ПТУ, значит. А мастер ваш, Микола – он что, хохол?

– Кто‑о?!

– Ну, с Украины?

– Не, не с окраины. Мы почти рядом с центром жили.

– А лет тебе сколько?

– Тринадцатое лето идет. А тебе?

– Семнадцать. Слышь, Дюша, ты вон ту девчонку не знаешь? – Лешка кивнул назад.

– Не, не знаю.

–Надо б ее утешить… Понимаю, что трудно. Но хоть попытаться.

Попытаться не удалось – со стороны дороги послышался вдруг стук копыт, и вылетевший на поляну всадник громко заорал:

– Маметкул, э, Маметкул!

Лешка насторожился. Ну, так и есть – бандит звал главаря, наверное, сообщить что‑нибудь важное.

Маметкул – ага, значит, вот именно так звали главного – выбрался откуда‑то из кустов с совершенно заспанной рожей и, недовольно скривившись, небрежно кивнул спешившемуся всаднику – мол, что еще?

– Караван, караван, – затараторил тот. – Караван якши. Хаимчи‑бей!

– Хаимчи‑бей? Хо?

– Хо! Хаимчи‑бей!

– Якши!!!

Поговорив, главарь вышел на середину поляны, и, подбоченившись, щелкнул пальцами. Вмиг бросившие отдыхать бандиты подобострастно подали главарю копье и шлем. Шлем Маметкул тут же водрузил на голову, а на копье оперся, словно самый настоящий пижон. Остальные бандюки – и было‑то их человек десять – встали чуть позади, рядом. Кое‑кто – даже с небольшими круглыми щитами! Артисты, блин…

Приподнявшись, Лешка с интересом ждал – а что будет дальше? Судя по тому, что людокрады ничуть не испугались и не озаботились, а наоборот, обрадовались – ничего хорошего пленникам ожидать не приходилось. И все же…

Ага! Из‑за рощицы послышался скрип колес и лошадиное ржание, а через некоторое время на поляне показалась запряженная какими‑то странными быками повозка с большими колесами, несколько напоминавшая колхозную сеялку, только из дерева. Над повозкой колыхался голубой шелковый балдахин, укрепленный на длинных жердях, а под балдахином, кроме плюгавенького лысого старичка – погонщика – на мягких подушках сидел одетый в красный блестящий халат толстяк с багровым лицом и небольшой черной бородкой. Голову толстяка покрывала круглая, с поднятыми полями, шапка. Вокруг телеги скакали вооруженные копьями всадники в блестевших на солнце кольчугах! Ничего себе кино!

– Салям, Хаимчи‑бей! – увидав толстяка, воскликнул Маметкул и, не дожидаясь ответа, показал рукою на пленников. – Якши полон!