Алёна Половнева - Хюльдра

Маринино разочарование взялся развеять Павел Проценко. Он был безумно обаятелен: белозубый, темноволосый и загорелый, в кожаной куртке тонкой выделки, которую он накидывал на Маринины плечи прохладными вечерами, остроносых, очень дорогих ботинках, нелепо выглядевшими в лесу. Все в нем вопило об успехе. О влиянии. О состоятельности. Марина быстро забыла ветреного Лавровича, поглаживая указательным пальчиком татуировку на Пашкиной шее: вертикальную цепочку иероглифов, выглядывающую из ворота его рубашки. Тогда на своей свадьбе, оглянувшись на Заваркину и Лавровича, она, как ей показалось, вполне равнодушно констатировала факт: они созданы друг для друга. Высокие, светлые, стройные и гибкие, они дополняли и оттеняли друг друга: он – надежный и холодный, словно айсберг, потопивший «Титаник», она – пламя, настолько горячее, что отливает синевой. К тому же, между ними чувствовалась связь. Энергетическая связь, что не видна человеческому глазу и не доступна пониманию.

Марина была влюблена в своего мужа еще очень долго, до беременности. Но Павел разрушил чары в один миг: на радостное Маринино сообщение «У нас будет ребенок, милый!» он лишь холодно пожал плечами. Она проплакала ночь, но решила не делать поспешных выводов и не предпринимать ничего – семья превыше всего. К тому же отец Павла, ректор Строительной Академии, уже тогда принимал горячее участие в профессиональной судьбе Марины.

Ворота вновь открылись, и в проеме появился Павел. Он был одет «по-городскому»: на нем был стильный летний пиджак, который ему очень шел, льняные брюки, замшевые лоферы и дурацкая футболка с рисунком-абстракцией. Этот прикид означал, что он вышел не за сигаретами. Он не взял машину, и если бы Марина своими глазами не видела Смоленскую, позорно удирающую из ее дома в потаскушечьем платье, то решила бы, что Павел отправился на свидание с ней. Марина достала телефон и набрала номер мужа.

- Ты где? – спросила она, не поздоровавшись.

- Вышел из дома, - ответил муж. Он допустил в голос нотки недовольства, что должно было намекнуть супруге на то, что она лезет не в свое дело, - встречаюсь с Лавровичем «на Заваркиной».

«На Заваркиной» означало, что встреча пройдет в кофейне. Значит, завтрак будет деловым, что вовсе не означало, что он не перетечет в обед в пабе и не продолжится вечером за стаканчиком алкоголя в каком-нибудь баре, с сотней дешевых шлюх на один квадратный метр. Павел Проценко часто зависал в подобных заведениях, проповедуя скептически настроенномуЛавровичу свои нехитрые ценности: женам – ласку и нежность (которые матери детей), всё остальное – случайным девицам (которым можно кончать на лицо).

Однако, ласки и нежности Марина не особо ощущала. Павел в сексе был скучен до зубовного скрежета: ни огонька, ни фантазии – только механические действия, приправленные скупыми поцелуями, которые не находили в Маринином нутре никакого отклика.

- Скажи мне, где мне сейчас проще всего найти Нину Смоленскую? – задала Марина провокационный вопрос. Ее голос сочился сарказмом, который она попыталась замаскировать теплой вежливостью.

- Зачем тебе? – буркнул Павел подозрительно.

«Хочу выдрать ей волосы!» - разозлилась Марина, но вслух произнесла совершенно другое, - хочу привлечь ее к нашему проекту. Я тебе говорила, «Верная инициатива»…

- Понятно, - отмахнулся Павел, - у нее кастинг какой-то вроде… Новая пьеса, бла-бла-бла…

Марина, не попрощавшись, нажала «отбой». Внутри нее разгоралось дьявольское пламя. То, что ее никем не интересующийся муж знает, чем занята Смоленская в данный момент, сработало, как триггер. Она вышла из себя.

Желая подогреть свою злобу и ненависть, Марина выскочила из машины, громко хлопнула дверью и решительно пересекла улицу. Толкнув ворота, она вошла в просторный двор перед их трехэтажным домом. Машина Павла, красная, спортивная, вычурная, только-что-с-конвейера была первым препятствием на ее пути. Злобно усмехнувшись, она подбросила ладони ключи, которыми только что открыла ворота. В следующий момент самый толстый и крепкий из связки с противным скрежетом уже сдирал краску с полированного бока красной красавицы. Удовлетворившись результатом и оценив ущерб в несколько десятков тысяч, она, словно фурия, ворвалась в дом и, проигнорировав прихожую и первый этаж, взлетела вверх по лестнице.

Так и есть! Они делали это в их с Павлом постели. Это была неслыханная наглость, которая отрезала все пути назад. Марина была убеждена, что сколь неудачным ни был брак, он устоит, пока не осквернено супружеское ложе. Это последний пинок по кирпичу, на котором держался их семейный очаг. Пашка пнул этот воображаемый кирпич, и теперь и без того шаткое сооружение превратилось в груду обломков! Он перешел все границы!