Unknown - o 26827bf23e6c9ef9

В глубине души Он гедонист. Все эти посты и бдения, костры и кресты

--

лишь фасад. Пена на морском берегу. А на просторе Его морей --

радость и

снова радость. И Он даже этого не скрывает. В Его деснице, видите ли, вечное

блаженство. Тьфу! Мне кажется, тут нет и намека на ту высокую и

мрачную

мистерию, до которой мы восходим в Мрачном Видении. Он вульгарен, Гнусик! У

Него буржуазная душа. Он заполнил весь мир, весь Свой мир Своими

же

радостями. Люди целый день занимаются тем, что отнюдь не вызывает у

Него

возражений: купаются, спят, едят, любят друг друга, играют, молятся,

работают. Все это надо исказить, чтобы оно пошло на пользу нам. Мы

трудимся

в крайне невыгодных условиях. Ничто естественное само по себе не работает

на

нас. (Однако это не извиняет тебя. Я вскоре собираюсь за тебя взяться.

Ты

всегда ненавидел меня и дерзил когда только мог.)

Потом твой подопечный, конечно, познакомится со всей семьей этой

девицы

и со всем ее кругом. Неужели ты не понимаешь,

что даже в дом, где она живет, ему нельзя войти? Все это

место

пропитано жутким смрадом. Садовник и тот пропитался, хотя он там всего

пять

лет. Гости, приехавшие с субботы на воскресенье, уносят с собой этот

запах.

Кошка и собака заражены им. Этот дом хранит непроницаемую тайну. Мы

уверены

(иначе и быть не может), что каждый член семьи каким-то

образом

эксплуатирует других, но мы никак не можем разузнать, в чем там дело.

Они

так же ревностно, как и Сам Враг, оберегают тайну о том, что скрывается

за

обманом, называемым бескорыстной любовью. Весь этот дом и сад --

сплошное

бесстыдство. Они до тошнотворности напоминают то описание Небес, которое

принадлежит перу одного из их поэтов; "Тот край, где жизнь царит и

воздух

дышит мелодией и тишиной".

Мелодия и тишина... До чего я их ненавижу! Как благодарны мы

должны

быть за то, что с тех пор, как отец наш вступил ад (а это было много

раньше,

чем оказалось бы по человеческим данным), ни одного мгновения адова

времени

не было отдано этим отвратительным силам. Все заполнено шумом --

великим,

действенным, громким выражением победы, жестокости и силы! Шум и только

шум

способен защитить нас от глупого малодушия, безнадежных угрызений

совести и

неисполнимых желаний. Когда-нибудь мы превратим Вселенную в один

сплошной

шум. На земле мы сделали большие успехи. Под конец мы заглушим все

мелодии и

всю тишину небес. Я полагаю, что мы еще недостаточно громки. Но

наука

движется вперед. Ну а ты, отвратительный, ничтожный...

(Здесь манускрипт прерывается, потом -- - другой почерк..)

В пылу литературного рвения я обнаружил, что нечаянно позволил

себе

принять форму большой сороконожки. Поэтому я

диктую продолжение своему секретарю. Теперь, когда

превращение

совершилось, я узнаю его. Оно периодически повторяется. Слух о нем

достиг

людей, и искаженная версия появилась у их поэта Мильтона с

нелепым

добавлением, будто такие изменения облика "в наказание" наложены на

нас

Врагом. Более современный писатель по имени Шоу понял, в чем здесь

дело:

превращение происходит изнутри и его должно считать блестящим

проявлением

той Жизненной Силы, которой поклонялся бы отец наш, если бы он

мог

поклоняться чему-либо, кроме самого себя. В своем нынешнем виде я еще

больше

жажду увидеть тебя и обнять крепко, крепко, крепко.

Подписано: Подхалим

по поручению его Преисподнего Адородия Баламута.

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ

Мой дорогой Гнусик!

Через эту девушку и ее отвратительную семью твой подопечный каждый

день

знакомится со все новыми христианами, и при

этом -- весьма умными. Теперь будет нелегко устранить духовные

интересы

из его жизни. Ну ладно, постараемся их извратить. Без сомнения, ты

часто

превращался в ангела света на тренировках. Что ж, пришло время сделать

это и

перед лицом Врага. Мир и плоть обманули наши надежды. Остается

третья

возможность. Если она приведет к хорошим результатам, победа будет --

высший

сорт. Низринутый святой, фарисей, инквизитор или колдун доставляют

аду

больше радости, чем такие заурядности, как тиран или развратник.

Прощупав новых друзей твоего пациента, я считаю лучшим местом

нападения

пограничную область между богословием и политикой. Многие из его