С.В. Думин: Другая Русь (Великое княжество Литовское и Русское)

И все-таки, если хоть на время отвлечься от мысли о мессианской роли Северо-Восточной Руси вообще и Мо­сквы в частности и взглянуть на события, происходившие в Восточной Европе в XIII—XVI вв. по возможности «без гнева и пристрастия», быть может, история этого региона предстанет перед нами в несколько ином свете. Так что же все-таки происходило к западу от Смоленска, там, куда не дотянулись цепкие пальцы ханских баскаков?

«В то время, когда Великороссия попала под мон­гольское иго, Белоруссия и Малороссия нашли себе защи­ту от азиатского нашествия, присоединившись к так на­зываемому Литовскому княжеству»,— пометил Энгельс. Эта цитата, пожалуй, одно из немногих высказываний классиков, относящихся к данному государству, кочует из работы в работу, пожалуй, не только потому, что цити­ровать классиков принято, но и потому, что Энгельс очень тонко уловил целый ряд важных моментов: и при­чины образования Великого княжества Литовского и Русского («нашли себе защиту», причем «присоединив­шись», а не будучи захвачены), и характер этого государ­ства («так называемое» Литовское княжество — литовс­кое по имени, не по сути). Последнее, впрочем, как прави­ло, не замечалось, а вот ордынская угроза как причина признания восточнославянскими землями власти князей Литвы общепризнана. В. Т. Пашуто, по-своему раскры­вая этот тезис, писал о сговоре литовской знати и мест­ного, западнорусского боярства, ценой некоторых усту­пок (дани литовскому великому князю) добившихся со­хранения своих прав и привилегий, об «экспансии сравнительно молодого литовского феодального класса», борьбе Москвы «за воссоздание узурпированных зе­мель». С ним в той или иной степени солидарны многие русские и литовские историки (последние — потому, что концепция распространения литовской власти на славянс­кие земли представляется им более приемлемой, чем идея добровольного союза, да еще с преобладанием славянс­кого элемента).

Впрочем, еще и в дореволюционной литературе встре­чались попытки «оправдать» политику литовских князей. Уже в сравнительно недавнее время (в 60-е годы XX в.) И. Б. Греков в своих монографиях довольно убедительно показал, что Великое княжество Владимирское и Великое княжество Литовское и Русское выступали фактически с одной программой — программой объединения всей русской земли (но за последним эта роль признается лишь до момента официального крещения литовцев по католическому обряду в 1387 г.). Совсем недавно бело­русские ученые, решительно сломав официозную схему прежней историографии, обратились к истории Великого княжества в поисках традиций белорусской государствен­ности. На Украине появляются работы, где (например, в трудах Ф. М. Шабульдо) исследуется роль Великого княжества Литовского в борьбе за свержение украински­ми землями ордынского ига.

В этом коротком очерке предпринята попытка рас­сказать о том, какую роль сыграло (и могло сыграть) в истории нашей страны это государство, и о тех людях, которые предлагали иную программу, иной путь, иную цель.

Итак, в то время, когда Великороссия попала под монгольское иго, в 40-е годы XIII в., на окраине бывшей Киевской Руси внезапно появилось новое государство — Литовское княжество, еще не «великое», включавшее спе­рва, по-видимому, лишь восточную часть современной Литвы (Аукшайтию) и Новогрудскую землю, известную также под именем «Черной Руси».

Впрочем, имя Литвы и раньше изредка мелькало на страницах русских, летописей. С XII в., пользуясь раз­дробленностью Руси, дружины литовских племенных во­ждей совершали набеги на пограничные территории. В начале XIII в. у здешних балтов возникают племенные союзы, «старшие» князья усиливают свою власть, одним словом, происходит процесс, многократно описанный в истории других стран и народов и предшествующий образованию государства. В страшную пору Батыева нашествия земли нынешней Белоруссии, к счастью, тата­ры обошли стороной, но угроза разорения была весьма реальна. Тем временем на севере, в землях латышей и эстов Орден меченосцев огнем и мечом насаждал хри­стианство, угрожая и Полоцкому княжеству, и Пскову, и Новгороду, Литве и Жмуди. Опасность подступала и с запада, где Тевтонский орден подчинил себе балтий­ские племена пруссов и мечтал о новых завоеваниях на востоке (в 1237 г. ордена объединились и натиск на славянские и литовские земли удвоился).

На первый план для Руси выступила задача освобож­дения, свержения ордынской власти. Угроза с запада (крестоносцы в Прибалтике, стремление Польши и Венг­рии установить контроль над юго-западными областями Руси) осложняла эту задачу, заставляла вести борьбу на два фронта. Было ясно, что именно в ходе этой борьбы определится лидер, которому суждено будет начать ре­ализацию унаследованной от Киевской Руси общерусской программы (в тот момент еще вряд ли способной всерьез вдохновить кого-нибудь из восточноевропейских полити­ков, кроме золотоордынского хана, стремившегося при­брать к рукам все русские земли).