Unknown - i e8c15ecf50a4a624

Однако проповедь отвращения к «внешним жизненным благам» удивительным образом уживалась на страницах «Вех» с самым грубым, пошло-мещанским культом лично­го благополучия, волчьего эгоизма и наслаждения жизнью, который они противопоставили общественным идеалам. «Эгоизм, самоутверждение — великая сила,— вещали „Вехи",—именно она делает западную буржуазию могу­чим бессознательным орудием божьего дела на зем­

ле». Высмеивался «странный аскетизм» революционной молодежи, ее нежелание «эгоистически» радоваться жизни, наслаждаться «свободно ее утехами». Выдвигалось требо­вание покончить с «деспотическим» предрассудком, что «думать о своей личности — эгоизм, непристойность...» [28].

Обращение к «здоровому эгоизму» было не чем иным, как призывом к революционной молодежи отказаться от политики, которая должна являться уделом «взрослых», ве- ховски-благоразумных, либеральных политиканов, знаю­щих, что такое «политический реализм», «историческая терпеливость» и т. п. Пожалуй, самым ненавистным для «Вех» было то, что во главе революционного движения стояла преимущественно молодежь. «Духовная пэдо- к р а т и я,— писал Булгаков, придумавший этот термин, который означал у него господство детей,— есть величай­шее зло нашего общества...» Его приводила в неистовство «противоестественная гегемония учащейся молодеяш» в революции. Раньше, как более тонко и вкрадчиво писал Изгоев, студенты были чуть ли не единственной группой образованных людей, боровшихся с правительством. Но «теперь со студенчества эта непосильная для его молодых плеч задача снята, и общество требует от него другого: знаний, работоспособности, нравственной выдержки» [29].

В качестве исходного пункта политической программы и тактики контрреволюционного либерализма «Вехи» от­крыто провозгласили приспособление к царизму и реак­ции. Лозунг социал-демократов о свержении монархии, доказывал Струве, является «бездонным легкомыслием». Революционная интеллигенция «неделовита, легкомыслен­на в политике», не понимает, что политику нельзя сводить к борьбе классов. Сводить же ее надо к компромиссу — таков центральный лозунг «Вех». Современное конститу­ционное государство, писал Кистяковский, основано на со­циальном, политическом и правовом компромиссе, устраи­вающем все классы и партии, в том числе и социалистов. Именно «это и позволяет социалистам, несмотря на прин­ципиальное отрицание конституционного государства как буржуазного, сравнительно легко с ним уживаться и, уча­ствуя в парламентской деятельности, пользоваться им как средством». Все прежние лозунги и средства борьбы рус­ской революционной интеллигенции после манифеста 17 октября, ставшего «порогом новой русской истории», должны быть оставлены[30][31].

С появлением «Вех» поворот либеральной буржуазии к контрреволюции, распад и развал среди попутчиков ре­волюции получили идейное обоснование и программу. Ре­негатство было объявлено политическим прозрением, под­лое и трусливое приспособление к реакции — подлинным мужеством. Веховцы, писал В. И. Ленин, не просто «при­менялись к подлости... Они сами по своему почину... по­строили свою теорию „подлости 44» 90 . Эту «теорию» воспри­няли и ликвидаторы. Таким образом, на деле создался единый фронт от Столыпина до ликвидаторов. Последние своей проповедью отказа от революции, борьбы с револю­ционной партией пролетариата способствовали сохранению атмосферы реакции. «Независимец (ликвидатор.—

А. Л.)...,—указывал В. И. Ленин,— работает рука об руку со Столыпиным: Столыпин физически, полицейски, висе­лицей и каторгой разрушает нелегальную партию — либе­ралы прямо делают то же открытой пропагандой веховских идей — независимцы среди социал-демократов косвенно содействуют разрушению нелегальной партии, крича об ее „омертвелости 44, отказываясь помогать ей, оправдывая... уход из нее» [32].

«Успокоение». Царизм и сплотившиеся вокруг него иму­щие классы, казалось, добились своей цели. В стране во­царилось «успокоение». Стачечное движение резко пошло на убыль, число стачечников в 1910 г. по сравнению с 1905 г. уменьшилось в десятки раз. Повсюду предприни­матели пытались отнять у рабочих завоевания 1905 года. Крестьянство, обессиленное изъятиями «аграрников», ли­шившись своих организаций, молчало. В деревне хозяйни­чал земский начальник, туда проникала только черносо­тенная литература. Массы находились в состоянии уны­ния, подавленности, испытывали чувство собственного бес­силия. Мелкобуржуазные партии и организации эсеров, народных социалистов, меньшевиков и др. пришли к пол­ному развалу, распались на отдельные группы и течения. Большевики переживали тяжелый кризис, связанный с разгромом организаций, появлением таких антимарксист­ских течений, как «отзовизм», «богостроительство», эмпи­риокритицизм, разрушительной работой ликвидаторов. Процветала провокация. Пульс общественной жизни едва бился.