Рязанов Александрович - Барон в юбке

– Остынь, Онохарко!

Парень, хрипя свозь слезы что-то нечленораздельное, пытался вырваться.

Как только глаза привыкли к царящей под сводами узилища темноте, рослый Рурихм в чудовищно дорогом плаще из бьорховой шкуры, ворвавшийся первым, одновременно взмахнул обоими своими хищно изогнутыми тонкими клинками, покрытыми парящейся кровью, одним неуловимым движением стряхнув ее с полированных лезвий.

Опустив, не глядя, свои мечи в заткнутые по оригайскому обычаю, за пояс, ножны, он снял с себя шлем, открыв нашим взорам нежный, невинно-юношеский облик, чудовищно диссонировавший с густо залитой кровью врагов сталью доспеха.

Теперь казалось совершенно невозможным то, что только что спокойно и без видимого труда проделал этот юноша.

Но со второго взгляда, внимательному наблюдателю четко становилось ясно, что при всей своей кажущейся молодости и, прямо-таки написанной на лице неопытности, неведомый воин далеко не так прост: особенно поражали холодные, колючие глаза убеленного сединами волка-одиночки на детски-невинном, и, скорее, приставшем юной деве, а не воину, лице.

Обведя тяжелым, немигающим взором всю пещеру, рурихм отрывисто бросил:

– Вы свободны. Мои люди дадут вам одежду и пищу… После чего резко повернулся на каблуках, отчего полы его плаща взвились, крыльями летучей мыши обвив его фигуру, и стремительно покинул помещение.

Ночь и почти весь следующий день мы провели все на той же на ферме, отъедаясь и смывая с себя глубоко въевшийся запах страха, смерти и испражнений. Все теплые вещи, снятые с убитых халдеев, равномерно распределили между бывшими узниками, но люди, намерзшиеся в сырой пещере на весь остаток своей жизни, все равно мерзли и кашляли.

Наутро меня вызвали к лану Ассилу – так звали нашего нежданного спасителя.

Когда меня, все еще слабого и не способного держаться на ногах самостоятельно, аккуратно ввели в комнату, он сидел на широкой лавке, перебирая бумаги Пепе Цхотля – начальника охранявших нас стражников.

Поначалу я не признал вчерашнего грозного воителя в стройном, долговязом парне, сочтя его одним из его оруженосцев. Но увидев в углу его странные, невиданные мною доселе нигде, доспехи, аккуратной горкой сложенные на широкой тумбе, покрытой бесценной шкурой бьорха, я понял – этот парень – и есть Лан Ассил. Сам же лан, освобожденный от железа и толстого набивного поддоспешника, казался совсем молодым юношей, почти отроком, которому, если бы не чрезвычайно высокий рост, никто не дал бы более, чем тринадцать лет от роду.

Судя по покрасневшим, с прожилками сосудов, глазам, явно не спавший всю ночь, молодой воин живо вскочил на ноги, едва увидев нас. Уважительно склоня голову, он приветствовал меня, как старшего:

– Мне сообщили, что вы, Уважаемый, разумеете халдейское письмо?

– Да ваша милость, для выполнения своих обязанностей в Преворийском Университете, мне довелось выучить и халдейский, удивленно пробормотал я, крайне пораженный осведомленностью и напором этого юноши.

– Что ж, отлично! Он довольно потер руки. – Мне крайне необходимо знать, о чем этот изверг переписывался со своим начальством. Присаживайтесь, Лан Доктор, прошу вас – он придвинул мне невесть откуда появившийся грубо сколоченный стул со спинкой – сбитню горячего не желаете? Не дожидаясь моего ответа, он кивнул разбойничьего вида старику, незаметным призраком маячившему у входа, тот так же молча кивнул и испарился, буквально через мгновение возникнув вновь, но уже с двумя огромными дымящимися кружками какого-то очень приятно пахнущего пряностями и ягодами варева.

Пол часа спустя, по мере разбирания писем, его настроение все помрачалось:

– Итак, вы утверждаете, что по всему Мокролясскому тракту установлены дозоры и пикеты, отлавливающие беженцев из Фронтиры?

– Да, Ваша Милость, из данных писем это следует совершенно точно, кроме того, все задержанные направляются в такие же точно лагеря, как тот, который вы вчера почтили своим присутствием…

Проклятье!!! Я так и думал!Кулак Лана Ассила с грохотом обрушился на столешницу, заставив давно опустевшие кружки заметно подпрыгнуть. Совладав со своей яростью, он вытащил из сумы, лежавшей тут же, на столе, пергаментный свиток, оказавшийся грубой картой с массой пометок и надписей по-халдейски:

– Это те самые лагеря?

Я взглянул на карту:

-Да, тут написаны названия хуторов и количество содержащихся пленных – вот этот кружок – здесь мы с вами.