Unknown - Бернард Корнуолл

- Ну, Лассан? – спросил полковника сенатор, - Что ты на это скажешь?

- Я в вашей стране гость, - дипломатично ответил француз, - А кого, конгрессмен, волнует мнение чужаков?

- Ты же не слепой. – фыркнул сенатор, - Не надо быть американцем, чтобы скумекать, что эти дрова сюда взгромоздили не вчера и не позавчера.

Лассан ухмыльнулся. Его физиономия вечно хранила на себе выражение затаённого лукавства, а потому не отталкивала, несмотря на то, что лишившая полковника глаза русская картечь основательно эту самую физиономию перепахала. По-английски Лассан говорил с британским акцентом.

- Чему я научился в вашей благословенной стране, - сообщил полковник иллинойсцу, - так это не мерить всё европейскими лекалами и держать своё мнение при себе.

- Чёртов надменный лягушатник. – проворчал сенатор.

Француз ночью ободрал его в покер, как липку, выиграв двухмесячное жалование, что не мешало конгрессмену относиться к полковнику с искренней симпатией.

- Не виляй, Лассан. Прямо отвечай, как считаешь: когда эти брёвна сюда поставили?

- Я считаю, что эти брёвна стоят здесь несколько дольше, чем полагает генерал МакКлеллан. – ушёл от прямого ответа Лассан.

Конгрессмен бросил недобрый взгляд в спину отошедшего метров на сто генерала со свитой:

- А мне сдаётся: он просто побоялся, что неотёсанная южная деревенщина в драке может припачкать его чистенькое наутюженное войско. Считаешь, нет, Лассан?

Лассан считал, что война продлилась бы от силы месяц, если бы армия северян двинулась сейчас вперёд, пусть и неся потери, но набирая инерцию наступления, против которой Юг бы не выстоял. Только высказаться означало влезть во внутреннюю склоку вашингтонских военных с политиками, чего ему не позволяли делать ни дипломатический статус, ни опыт. Так что Лассан пожал плечами, а от дальнейшей дискуссии его спасло появление художника из газеты, начавшего набрасывать на бумаге очертания гнилого бревна на крошащихся досках.

- Ты, небось, и не в курсе, сынок, какую великую победу запечатляешь для потомков? – язвительно затронул газетчика сенатор, обдирая с сигары промокший наружный слой перед тем, как вставить её в рот.

- Великая или нет, достаточно того, что это не разгром. – флегматично рассудил художник.

- Но и не победа, сынок. Мы не вышибли отсюда мятежников пинком. Нет, они сами, по доброй воле, ушли отсюда ставить свои дурацкие деревянные пушки где-то в другом месте. Вот вздёрнем на суку Джеффа Дэвиса – вот это будет победа. А эти чёрные брёвна гниют здесь с прошлого года, чтобы дурачить нашего «юного Наполеона». Деревянные пушки для деревянной головёшки, - конгрессмен смачно сплюнул в грязь, - Но ты рисуй-рисуй, не отвлекайся. А то ещё пропустишь что-то важное. Например следы от колёс настоящих пушек, которые, по мнению нашего доморощенного Наполеона, вчера отсюда уволокли.

Художник покосился на сенатора, помедлил, но не выдержал – заглянул за край настила и удивлённо воскликнул:

- Но здесь же нет никаких следов от колёс?

- В самую точку, сынок. – довольно осклабился конгрессмен, шагая прочь в сопровождении Лассана, - А значит, ты на полкорпуса уже обошёл нашего МакКлеллана.

Сотней шагов дальше на другую «квакерскую пушку» зло взирал господин с воинственно торчащей из зубов трубкой, жёсткой бородой, облачённый в линялый редингот, высокие сапоги и шляпу с узкими полями и круглой тульей. Постояв, он с чувством хлестнул пушку коротким хлыстом и крикнул помощнику подавать лошадь.

Тем же вечером господин принимал в гостиной занятого им в Манассасе дома посетителя. Жилья под расквартирование в городе не хватало, офицеры в ранге ниже генерал-лейтенанта размещались по палаткам, и то, что штатский господин занял целый дом, говорило о весьма высоком положении. Надпись мелом на дверях особняка гласила «майор Е.Дж. Аллен», хотя ни фамилии Аллен, ни офицерского звания господин не носил. Зато он очень любил всевозможные мистификации, псевдонимы и переодевания. Звали его Аллен Пинкертон, некогда работал он агентом сыскной полиции Чикаго, затем основал собственную детективную контору, где и трудился, охраняя железные дороги от бандитов, до того, как генерал МакКлеллан назначил его главой секретной службы Потомакской армии.

Аллан Пинкертон, род. В 1819 году в Шотландии. Человек, больше доверявший собственной буйной фантазии, чем скучным фактам (к немалой своей выгоде, надо сказать). В феврале 1861 года, будучи главой детективного агентства, узнал о якобы готовящемся южанами покушении на Авраама Линкольна, организовал спасение президента от заговорщиков совершенно в духе авантюрных романов: с переодеваниями, перерезанием телеграфных проводов и прочими ребяческими радостями. В общем, на президента никто не напал, а, когда обидевшиеся южане начали предъявлять Пинкертону претензии (вполне обоснованно, ибо ни документальных свидетельств заговора, ни самих заговорщиков, которые, де, сбежали, Пинкертон не предъявил), с очаровательным простодушием наш герой отбрил их фразой: «Вы требуете доказательств? Президент жив – вот моё доказательство!» Линкольн, по-видимому, знал истинную цену гению сыска, потому что, хоть и попиарился вволю на мнимом покушении, но с началом Гражданской войны к серьёзным делам Пинкертона на пушечный выстрел не подпустил, и тот так и прозябал в забвении, если бы не старый приятель Джордж МакКлеллан, сделавший шотландца главой разведывательной службы своей армии. И с отставкой МакКлеллана, что характерно, карьера Пинкертона, как военного разведчика, закончилась.