Златан огорчениях. - Я — Златан

Не буду вдаваться в детали, что произошло — это ее дело. Но мой отец — он как лев: если что-либо случается с его детьми, осо- бенно с Санелой (единственной дочерью), он приходил в ярость, и тогда начиналось... Расспросы и допросы, расследования социаль- ных служб, тяжба за опекунство и прочая гадость. Я тогда мало что во всем этом понимал, — мне едва исполнилось девять.

На дворе была осень 1990 года. От меня скрывали всю эту исто- рию, но у меня тоже были свои предчувствия. Дома было неспо- койно — ну, это не впервые. Одна из моих сводных сестер подсела на наркотики (на какую-то тяжелую дрянь), и прятала их дома по разным углам. Вокруг нее постоянно царил беспорядок, какие-то подозрительные личности названивали ей, и было тревожно из-за того, что может случиться что-то нехорошее. А однажды за хра- нение краденого была арестована мама. Кто-то из «добрых» зна- комых то ли отдал, то ли подарил ей какие-то бусы, а она, ничего не подозревая, их приняла. Вещь оказалась краденой, вскоре на пороге появилась полиция, и ее забрали. Детали помню смутно, но ощущение точно было жутким: «Где мама? Почему ее нет?».

то — видимо, женщины. Здесь были телевизор, диван, книжная полка и две кровати. Ничего лишнего, никакого комфорта и уюта. Зато — пивные банки на столе и мусор на полу. Если изредка отец принимался за дело, например, начинал клеить обои, он доделы- вал только одну стену. Говорил: «Закончу завтра», но этого не про- исходило. Мы часто переезжали, меняя квартиры, нигде подолгу не задерживаясь.

Однако пусто было еще и в другом смысле. Отец работал сторожем-смотрителем с самым неудобным графиком. Возвраща- ясь домой в своих рабочих штанах, карманы которых были набиты отвертками и прочими инструментами, он садился за телефон или перед телевизором, и не хотел, чтобы его беспокоили. Он погру- жался в свой мир. Часто он прослушивал в наушниках югослав- скую народную музыку. Он без ума от этой музыки и сам записал несколько кассет. В хорошем расположении духа отец может быть настоящим шоуменом. Вот только значительную часть времени он проводил в своем мире, а когда мне звонили приятели, шипел:

«Не звоните сюда больше!»

Я не мог пригласить в гости друзей, а если они спрашивали, то меня никогда не оказывалось дома. Общение по телефону мне было безразлично, но, как оказалось, и дома не с кем было пого- ворить. Да, конечно, если вдруг случалось что-то серьезное, отец всегда был готов прийти мне на помощь, пронестись через весь город и в свойственной ему задиристой манере попытаться наве- сти порядок.

Его манера поведения (в духе: «Да кто ты такой, черт возь- ми!») заставляла людей отступать. Но при этом его абсолютно не заботили мои повседневные дела: школа, футбол и отношения с друзьями. Так что мне оставалось только разговаривать с самим собой или идти на улицу. Первое время вместе с нами жил мой сводный брат Сапко и я общался с ним. Должно быть, ему тогда было семнадцать. Однако содержание наших с ним бесед у меня почти не отложилось в памяти, а вскоре отец и вовсе выставил его вон. Между ними случались ужасные стычки. Жаль, конечно, но мы остались с отцом одни. И были одиноки. Так сказать, каждый по своим углам. Странное дело, но к нему никто и никогда не за- ходил в гости. Он сидел наедине с собой и выпивал. В одиночку. Но, хуже того, в доме часто не было еды.

Большую часть времени я проводил на улице, играя в футбол или катаясь на угнанных велосипедах, и часто возвращался домой же день он отправился к ней со словами: «Я не хочу, чтобы ты их теряла, Юрка».

Однако отец потребовал изменений к лучшему, а он из тех, кто относится к подобным вещам серьезно. Уверен, не обошлось и без резких выражений, и без ультиматумов. «Если дела не улучшат- ся, ты больше никогда не увидишь детей» — должно быть, сказал он. Санела стала жить с отцом, а я, несмотря ни на что, остался с матерью. Это было не лучшим решением. Санеле не нравилось у отца. Мы часто находили его спяшим на полу, а весь стол был за- ставлен банками и бутылками из-под пива. «Отец, проснись, да проснись же ты!». Он не откликался и продолжал спать. Его по- ведение казалось мне странным. Почему он так поступает? Мы хотели помочь ему, но не знали, что делать. Может, ему холодно? Тогда мы накрывали его полотенцами и одеялами, чтобы ему ста- ло теплее. Я по-прежнему ничего не понимал. Санеле, возможно, это удавалось лучше. Она заметила, как резко может меняться на- строение отца, и как он способен внезапно «взорваться» и чуть ли не зарычать, как медведь. Я думаю, это пугало ее. Также она скуча- ла по своему маленькому брату. Сестра хотела вернуться к матери, а я — наоборот. Мне было одиноко без Санелы и я скучал по отцу. Как-то вечером я позвонил ему и с отчаянием в голосе произнес: