Что касается политического участия действующих или бывших сотрудников специальных структур, то анализ показывает, что профильное военное или специальное образование не мешает его носителям быть эффективными лоббистами коммерческих структур, что вписывается в упомянутую тенденцию всеобъемлющей маркетизации.
В России отмеченные тенденции масштабной маркетизации системы общественных отношений и изменения механизмов легитимации власти элит проявляются с большей силой, нежели в странах с устойчивыми демократическими традициями. Постсоветский период в России стал больше, чем простым отказом от политико-идеологических оснований предшествовавшей эпохи – он стал радикальным отрицанием прежних системообразующих смыслов.
При анализе особенностей российской версии маркетизации следует принять во внимание ее принципиальную особенность, а именно конгломератный характер. Этот термин, предложенный А.Д. Богатуровым, означает сосуществование разнородных укладов и отношений. В данном контексте речь идет именно о сосуществовании – наряду с системой рыночных отношений – уклада, заметно от нее отличного, а именно феодального. При этом данные уклады существуют не как рядоположенные, а взаимопроникающие, вследствие чего российский рыночный сектор деформируется и обретает характер квазирыночного. Данное положение требует ряда пояснений.
Термин «феодальный», впрочем, как и ряд других терминов социального знания, имеет различные трактовки. Наиболее распространенное значение – это определение одной из неповторимых стадий общественно-экономического развития. В данном же контексте этот термин используется в его политическом измерении для определения универсального явления, базовой характеристикой которого выступает слияние экономического и политического управления и образование на основе отношений патрон-клиентной зависимости самодостаточных образований в рамках границ национального государства. Эта трактовка восходит к пониманию феодализма М. Блохом. Именно такие квазигосударственные образования сложились в России второй половины 1990-х годов. Сформировавшиеся в тот период политико-финансовые структуры (олигополии) обрели собственный финансово-промышленный потенциал; собственные службы безопасности; свои креатуры в органах власти различного уровня, силовых и правоохранительных структурах (МВД, ФСБ, прокуратура, суд); сформировали собственные информационно-аналитические империи и связи с определенными регионами и отраслями; обзавелись «диванными» политическими партиями и установили контакты с определенными сегментами оппозиции. В результате крупнейшие олигополии превратились в многопрофильные и почти самодостаточные квазигосударственные образования. Это дало основание констатировать тенденцию квазифеодализации модели элитообразования, о чем свидетельствует приватизация приватными структурами прерогатив публичной власти. Дополнительным аргументом в пользу квазифеодального характера данных образований свидетельствует предпринятый в работах М. Афанасьева анализ отношений в рамках этих образований, который показал отчетливый патронклиентный характер данных отношений. Воспроизводство отношений клиентелизма можно рассматривать в качестве веского основания для диагностирования архаизации процессов элитообразования.
В итоге переплетения различных укладов образуется российская версия общества риска и российский вариант текучей современности (см.: Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. – М., 2000. См.: Бауман З. Текучая современность. – СПб., 2008). Формирование общества риска есть мировая тенденция, затрагивающая в той иной степени все значимые сегменты мира. При этом каждая из значимых версий этой тенденции имеет свои особенности, для понимания которых можно использовать предложенную П. Ханной характеристику структуры современного мира. Отказываясь от традиционного видения этой структуры, П. Ханна полагает, что его трехполюсная структура – первый, второй и третий миры – стала анахронизмом; сегодня осталось разделение на первый (США, ЕС, Китай) и второй миры (все остальные). При всей дискуссионности данной дихотомии ее можно принять в отношении одного критерия, а именно: качества социальной организации и оснований социально-политической мобильности. В первом мире – при всех его очевидных уязвимостях и слабостях – вектор социальной мобильности в той или иной мере содержит элементы продвижения по формализованным рациональным основаниям (профессиональная компетентность, образование, заслуги и т.д.); во втором – системы мобильности основаны на иных критериях. Учитывая разнородность и разнокачественность «второго мира», можно предположить, что в наиболее архаичных анклавах второго мира принципы социальной организации и вертикальной мобильности основаны на откровенно рудиментарных принципах организации традиционных обществ (кровное родство, племенные характеристики, откровенный клиентелизм); в модернизированных версиях эти архаичные принципы сочетаются или, по крайней мере, завуалированы модернизированными принципами (образование, партийная карьера, профессиональная компетентность, опыт работы), однако решающими, как правило, выступают не эти принципы, а основанные на неформальных отношениях критерии.
Читать дальше
