Валентина Журавлева: КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ, 1959-60

Медден протянул руку и взялся за что-то, чтобы удержаться. Он чувствовал себя липким от холодного пота. Биндер оторвал еще кусок парусины и сжег его. Ферштевень «Джезебели» почти совсем лишился этого украшения.

— Я шел вдоль берега, — пояснил Биндер, — пока ход не замедлился. Тогда я повернул к берегу. Мы почти затонули, помнишь, нос едва касался воды. Я вовремя сбавил ход и посадил посудину на мель довольно удачно. Нам придется вызвать буксир, чтобы снять «Джезебель» отсюда, но я не думаю, чтобы она была повреждена.

Медден закрыл глаза. В отчаянии он благодарил судьбу за то, что остался жив. Но вызывать буксир за 40 миль, чтобы снять «Джезебель» и вести ее 40 миль обратно… Он содрогнулся.

— Кажется, лучше снять парусину, — сказал Биндер извиняющимся тоном. Кто-нибудь может прийти и дотронуться до нее, не зная, что это такое. Но я сделал интересное открытие, Джордж! Я думаю, оно тебе понравится. Видишь ли, мой твердый вакуум сам по себе не годился для того, чтобы двигать «Джезебель», но я придумал для тебя кое-что получше.

Медден воздел глаза к небу, потом исступленно оглядел берег. Он увидел у кромки воды довольно толстый обломок дерева.

— Вот что я скажу, — продолжал Биндер. В руке у него был кусок парусины, окрашенной стороной кверху. Он очень осторожно сложил его вдвое. Видишь?

Медден промолчал.

— Твердый вакуум, — продолжал Биндер, — не хочет прикасаться ни к чему. Трение возникает только там, где два предмета соприкасаются. А твердый вакуум отбрасывает от себя все, что к нему прикасается, но другого твердого вакуума не может отбросить! Потому что они не соприкасаются! Понимаешь? Если у меня будут две поверхности, покрытые твердым вакуумом, и если я потру их друг о друга, то у меня будет скольжение без всякого трения!

Он широко улыбнулся Меддену, принимая его неподвижность за внимание.

— Я тебе скажу. Джордж, — весело произнес он, — все, что нужно для получения твердого вакуума, находится на борту. Ты пойдешь и достанешь буксир, чтобы снять «Джезебель», и велишь откачать ее и заткнуть в ней дыру. А пока тебя не будет, я разберу машину на части. Я покрою твердым вакуумом цилиндры изнутри, а поршни снаружи, покрою подшипники и то, что в них вращается. И тогда машина будет работать совершенно без трения. Тебе не понадобится новая, ты сэкономишь деньги…

Тем временем Медден медленно спустился с палубы «Джезебели» на песок и направился в сторону от Биндера.

Он подобрал тяжелую палку, валявшуюся у кромки воды, и двинулся на Биндера.

Палка не попала в Биндера — она пролетела очень близко, но все-таки мимо…

Если оставить гуманность в стороне, то об этом можно только пожалеть. Сейчас Биндер занят идеей, если 2 да 2 равны четырем, то это выведено лишь из длинного ряда наблюдений, которые могут быть простыми совпадениями. Он исследует теоретическую возможность того, что 2 да 2 когда-нибудь дадут атавистическое 5. Это звучит безобидно, но никто не может угадать, чего только Биндер может добиться.

Ожидать неприятностей — вот что неприятно.

Научно-фантастический рассказ

Техника — молодежи № 12, 1960

Рис. Ю. Случевского

МОЖНО ЛИ СОЗДАТЬ НЕПОБЕДИМУЮ ШАХМАТНУЮ МАШИНУ?

Вот первый вопрос, встающий перед каждым, прочитавшим рассказ Г. Цуркина. В сущности, это вопрос о том. что представляют собою шахматы: область искусства или область математики? Извечный и. собственно, до сих пор не разрешенный вопрос. Будучи искусством, они неисчерпаемы, как неисчерпаем духовный мир человека: в этом случае идеальная шахматная машина невозможна. Будучи областью математики, шахматы допускают, хотя бы a принципе, создание такого автомата, который никогда не проиграет человеку. Правда, это должен быть очень сложный автомат. Как высчитал немецкий математик Ричард Шуриг еще в 1886 году, число различных положений, которые могут занять на шахматной доске 32 фигуры, выражается 52-значным числом и составляет 7 534 октильона 686 312 септильонов 361 225 свитильонов 327 тыс. квинтильонов.

Интересно, а как относятся к «извечному вопросу» в наши дни шахматисты, математики и люди, не являющиеся ни шахматистами, ни математиками, но знающие о чудесных возможностях современных электронных устройств?

Шахматный мастер был немолод и сутуловат; многочисленные сражении на черно-белом поле разграфили его лоб в крупную клетку, отдаленно напоминающую набросок шахматной доски. Но и его начинала выводить из себя хитроватая физиономия усатого дядьки, восседающего за последней, двадцать первой доской.