Женщины, даже молодые, в своей одежде более консервативны. Почти поголовно они надевают черные или коричневые платья-мелаи, ниспадающие до пят. Именно в таком наряде стоит девушка в скульптурной группе Махмуда Мухтара «Возрождение Египта» перед аллеей пальм, ведущей к зданию Каирского университета. На голове они носят платок или покрывало. Руки женщины закрыты, платье перехвачено под грудью. Самая бедная женщина носит украшения — серебряные и медные, а с ножными браслетами она просто не расстается. Одежда феллахов и феллашек собирает дорожную пыль, но в остальном она гигиенична, соответствует климату и гармонирует с окружением.
Что же до чистой питьевой воды, то ею и по сей день вряд ли обеспечена треть деревень. Абсолютное большинство феллахов пьет воду из Нила, из каналов, в которых купаются, стирают белье, куда выливают отходы. Правда, вода, хранящаяся в пористых глиняных кувшинах, несколько очищается, но отнюдь не дезинфицируется. Антисанитария награждает египетскую деревню дизентерией, трахомой.
Кроме плодородия, Тропическая Африка посылает в Египет и свои болезни. Упомянем хотя бы одну из них — шистосоматоз. Пресноводные улитки из Судана — носители личинок шистосом, которые внедряются через кожу в тело человека. Болезнь терзает более половины египтян. Сейчас открыты эффективные средства ее лечения, но нужны годы, чтобы они охватили всех феллахов.
Лепешка с овощами
Еще одна поездка в египетскую деревню. Тишина, наполняемая скрипом сакии и квохтанием кур у соседа. Хозяин, пожалуй, середняк по египетским масштабам, владелец полутора федданов земли. С трудом уговорив его не резать козленка, мы сели за обычный крестьянский обед. На низком столике в центре стояло блюдце с кусочками старой брынзы — граммов сто пятьдесят — для шести мужчин. Каждому хозяйка положила по две лепешки — двуслойных, без мякиша, выпеченных из американской муки в деревенской печке, врытой в землю, сочный молодой лук, несколько зеленых стручков с крупными и вкусными молодыми бобами, злой стручковый перец. Вот, пожалуй, и все. На десерт — блюдечко с патокой, вываренной из сахарного тростника, что феллахи называют «черным медом» в отличие от «белого», пчелиного. Потом был крепкий, прокипяченный до черноты, и очень сладкий чай. Горячую фасолевую похлебку феллахи едят по вечерам.
Раньше феллахи выпекали лепешки из кукурузной муки, смешанной с небольшим количеством проса и пшеницы. Что же до молока и творога, то они были в рационе в каких-то количествах только у владельцев буйволицы или коровы. Для большинства молочным скотом была коза.
Нормы и структура питания феллахов менялись в течение века. Резкое ухудшение рациона крестьян произошло в первой половине нашего столетия. Войны, кризисы, депрессии, полуколониальный грабеж англичан сказывались на их питании. Развитие круглогодичного орошения принесло специфические болезни, мало известные раньше. Выборочные исследования показали уменьшение физических сил и выносливости крестьян. Возросло употребление наркотиков, особенно очень крепкого чая, ставшего заменителем наркотиков. Его употребляли по нескольку раз в день, обеспечивая искусственное возбуждение, но разрушая организм.
За последние годы питание египтян по калорийности, не по составу, несколько улучшилось, но крайняя бедность остается уделом большинства феллахов.
Эта ситуация подходит под жестокие пословицы, горько фиксирующие имущественное неравенство: «У кого нет филса (самой мелкой монеты), тот и не стоит филса», «У кого в кармане деньги, тот ест мясо полной чашей, у кого нет — нюхает его запах». А вот — то ли ирония, то ли горькая насмешка над самим собой: «Крестьянин ел яблоко, сказал: редиска лучше». Яблоко — редкая и дорогая роскошь в Египте — считается фруктом богачей. Крестьянин редиску знает, а яблоко — нет.
Окончание следует
Алексей Васильев, доктор исторических наук
В Северном Ледовитом океане работает комсомольско-молодежная станция «СП-28». Часть грузов для нее доставлена авиапарашютной экспедицией «Экспарк-86». Во время тренировок перед грудным сезоном 86-го года наш корреспондент встретился с участниками экспедиции «Экспарк-86» и попросил вспомнить май 1984 года, когда — впервые в истории освоения Севера — парашютный отряд приледнился на месте будущей дрейфующей станции «Северный полюс-27».
Неподалеку от Певека, среди льдин Тиунской губы, тонули люди. Им здорово мешала промокшая до нитки и отяжелевшая меховая одежда. Они барахтались в воде — и казалось, из последних сил. А на берегу толпился народ, но никто не двигался с места.
Читать дальше
