Ну, что стихи легче прозы – я не верю! Не могу представить. С меня хоть кожу сдерите – двух строчек не напишу. [Горький М. В. И. Ленин. // Воспоминания о Ленине. В 5-ти тт. М., 1984., Т. 2. С. 268].
Некоторые упрекали меня за ультиматум. Я его ставлю в крайнем случае … [35, 369].
Они рассуждают с точки зрения шляхтича, а я – с точки зрения крестьянина. [36, 22].
Это что такое? Как же вы могли допустить?.. Смотрите, что пишут в газетах?.. Читать стыдно. Пишут обо мне, что я такой, сякой, все преувеличивают, называют меня гением, каким-то особым человеком, а вот здесь какая-то мистика… Коллективно хотят, требуют, желают, чтобы я был здоров… Так, чего доброго, пожалуй, доберутся до молебнов за мое здоровье… Ведь это ужасно!.. И откуда это? Всю жизнь мы идейно боролись против возвеличивания личности, отдельного человека, давно порешили с вопросом героев, а тут вдруг опять возвеличивание личности! Это никуда не годится. Я такой же, как и все… Лечат меня прекрасные доктора. Чего же больше!.. Массы не пользуются таким вниманием, таким уходом, лечением, мы еще не успели дать им все… А тут стали меня так выделять… Ведь это же ужасно. … пожалуйста, поезжайте поскорее и прекратите сейчас же это безобразие… В какие-то герои меня произвели, гением называют, просто черт знает что такое! [Бонч-Бруевич В. Д. Воспоминания о В. И. Ленине. 1917 – 1924 гг. // Воспоминания о Ленине. В 5-ти тт. М., 1984., Т. 3. С. 322].
А мало я знаю Россию. Симбирск, Казань, Петербург, ссылка и – почти все! [Горький М. В. И. Ленин. // Воспоминания о Ленине. В 5-ти тт. М., 1984., Т. 2. С. 255].
Послушайтесь моего испытанного совета. Не ложитесь спать, а примите-ка хорошую горячую ванну, потом холодный душ, позавтракайте как следует и пройдитесь до начала заседания. [Штейнгардт К. Встречи с великим Лениным. // Воспоминания о Ленине. В 5-ти тт. М., 1984., Т. 5. С. 180].
Потратив немало труда на исправление записей моей речи, я вынужден обратиться с убедительной просьбой ко всем товарищам, которые записывать мои речи для печати. Просьба состоит в том, чтобы… никогда не печатать записи моих речей. Вместо записи… пусть напечатают отчеты о них. Я видал в газетах такие отчеты о своих речах, которые бывали удовлетворительные. Но я ни единого раза не видал сколько-нибудь удовлетворительной записи моей речи. Отчего это происходит, судить не берусь, от чрезмерной ли быстроты моей речи, или от ее неправильного построения или от чего другого, но факт остается фактом… Потому я и прошу: никогда никаких записей моих речей не печатать. [38, 73].
Сознаюсь, что если меня употребление иностранных слов без надобности озлобляет (ибо это затрудняет наше влияние на массу), то некоторые ошибки пишущих в газетах совсем уже могут вывести из себя. [40, 49].
Я не в силах считать произведение экспрессионизма, футуризма, кубизма и прочих «измов» высшим проявлением художественного гения. Я их не понимаю. Я не испытываю от них никакой радости. [Цеткин К. Воспоминания о Ленине. // Воспоминания о Ленине. В 5-ти тт. М., 1984., Т. 5. С. 12—13].
Если я знаю, что знаю мало, я добьюсь того, чтобы знать больше. [41, 305].
Вандерлип попросил у меня портрет с надписью. Я отклонил, потому что, когда даешь портрет, пишешь: «Товарищу такому-то», а написать «товарищу Вандерлипу» нельзя… как написать – я не знаю. Давать заведомому империалисту свой портрет было бы нелогично. [42, 65].
Вся буржуазия говорит, что я помечен дьяволом. [42, 65].
Однажды я [Луначарский А. В.] прочел ему по телефону очень тревожную телеграмму, в которой говорилось о тяжелом положении учительства где-то в северо-западных губерниях. Телеграмма кончалась так: «Шкрабы голодают». «Кто? Кто?» – спросил Ленин. «Шкрабы, – отвечал я ему, – это новое обозначение для школьных работников». С величайшим неудовольствием он ответил мне: «А я думал, это какие-нибудь крабы в каком-нибудь аквариуме. Что за безобразие – назвать таким отвратительным словом учителя! У него есть почетное название – народный учитель. Оно и должно быть за ним сохранено». [Луначарский А. В. Один из культурных заветов Ленина. // Воспоминания о Ленине. В 5-ти тт. М., 1984., Т. 4. С. 180].
Когда я сам был эмигрантом (больше 15 лет), я несколько раз занимал «слишком левую» позицию (как я теперь вижу). В августе 1917 г. я… внес в Центральный комитет нашей партии слишком «левое» предложение, которое, к счастью, было начисто отклонено. [52, 14].
Вы ошибаетесь, повторяя (неоднократно), что «Цека – это я». Это можно писать только в состоянии большого нервного раздражения и переутомления Старый Цека (1919—1920) побил меня по одному из гигантски важных вопросов… несть числа случаям, когда я бывал в меньшинстве… Зачем же так нервничать, что писать совершенно невозможную, совершенно невозможную фразу, будто Цека – это я. Это переутомление. [52, 100].
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу