Анна Исакова - Мой Израиль

Старые друзья и знакомые не встречались больше на улицах. Вместо них на тех же улицах появились страшные незнакомые лица. В 1933 году эти хари, напоминавшие маски инфернального карнавала, налетели на берлинской улице на нее, шестидесятичетырехлетнюю женщину семитской внешности, одетую в несуразное шмотье, и избили до полусмерти. За все. За еврейскую кровь, вырожденческое миролюбие, неарийские фантазии, утонченность манер и способа мышления и даже за красоту, звучность и образность немецкого языка, который, по мнению знатоков, звучит в произведениях Эльзы Ласкер-Шюлер, как волшебная флейта.

После этого случая испуганная Эльза бежала в Швейцарию. Но еще в 1931 году она написала пьесу «Артур Аронимус». В 1932 году пьеса была напечатана в Германии, тогда еще было можно. Ставили ее уже в 1936 году в Швейцарии силами любительского театрального коллектива. Актерами были немецкие эмигранты, знавшие Эльзу по Берлину. И хотя в процессе постановки она не раз повторяла: «Нами правит один и тот же Господь Бог», когда дочь ее главного героя, Фанни, решает принять католичество и уйти в монастырь, мать говорит ей: «Веру не меняют, как накидку». А когда — уже не автор, а ее героиня — утверждает, что Бог един для всех, та же мать спрашивает: «Но зачем же тогда молиться ему в чужом доме среди чужих людей?» Сама Эльза никогда не отказывалась от своего еврейства и видела в нем источник особой гордости.

Но не стоит полностью совмещать Фанни с Эльзой, а Аронимуса с ее отцом. Несмотря на подзаголовок — «История моего отца», пьеса не является ни автобиографической, ни даже биографической. Не является она и полной фикцией. Таков был творческий метод Эльзы Ласкер-Шюлер. В письме к Мартину Буберу, с которым Эльза и переписывалась, и встречалась довольно часто, она защищает свое высоко персональное и глубоко субъективное видение мира и столь же эгоцентричный способ его описания, объясняя, что знает только одну — свою собственную — жизнь, поэтому только о ней и может писать с достаточной степенью авторитетности и авторитарности, необходимой писателю. А в качестве примера того, как именно она применяет этот свой метод, ставший в конце XX века достаточно обычным, но бывший весьма экзотичным в его начале, возьмем одно из самых известных ее прозаических произведений — «Книгу Петера Халле», написанную после смерти любимого друга. Итак, Петер Халле, главный герой книги, это действительно и без сомнения реальное историческое лицо, но он же одновременно — апостол Петр. А его наперсница — это, без сомнения, сама Эльза, выступающая под именем фантастического персонажа Тино из Багдада.

В сорока шести коротких сценах апостол и Тино путешествуют по горам и долам, встречая других, исторических и фантастических, персонажей, с которыми пытаются создать герметическую общину. Для чего? Для того, чтобы спрятаться от враждебного мира, их окружающего. Когда же апостол умирает, Тино уходит в себя, ускользнув таким образом от пугающей реальности. Внутренние приключения Тино уже в качестве затворницы в самой себе описаны в следующей книге Ласкер-Шюлер: «Ночи Тино из Багдада».

А теперь представьте себе столь красочный и необычный персонаж на ступеньках чужого дома на улице Царицы Шломцион в Иерусалиме. Она — Эльза, называемая сегодня самым великим германским поэтом XX века, — вещь в себе, а не в Иерусалиме. Как и в любом ином месте на земле, впрочем, может, и на небесах. Ей не впервой спать на парковых скамейках, в странных и небезопасных пристанищах, в домах случайных людей. Она проделывала все это в благополучном Берлине начала века, когда проигрывала свою историю Тино или жила ею. Не впервой ей ходить в рубищах или экзотическом тряпье. А обвинять Иерусалим в гибели Эльзы Ласкер-Шюлер глубоко несправедливо.

Между тем именно невнимание к поэтессе со стороны неблагодарной Палестины вменяют — прямо или косвенно — нынешнему Израилю, которого, напомним, тогда еще в природе не было. Попробуем вдуматься в то, что происходило в мире и в стране, в которую Эльза Ласкер-Шюлер попала по собственному желанию, но из которой не смогла уехать назад, потому что Швейцария этого не захотела. Ей, Швейцарии, стране, с трудом удерживавшей нейтралитет в одуревшем мире фашистского бешенства, не нужна была немецкая поэтесса фантастического европейского авангарда. И никому другому в тот момент не нужен был этот авангард, получивший тогда и позже много имен — от неоромантизма, символизма, модерна и футуризма до декадентства и дегенератива.