Виктор Ардов - Этюды к портретам

(Я-топрисутствовал в компании молодых своих дру зей задлинным «актерским» столом, на который подавали удешевленные блюда; расчет хозяев был таков: молодая богемане могла тратить значительные суммы, а ее присут ствиепридавало пикантность всей программе, за актер ским столомвозникали веселые экспромты и реплики, от тудакто-то подымался на сцену для исполнения не предвиденных программой номеров и т. д.)

Так вот публика стала требовать, чтобы выступил Маяковский.

Владимир Владимирович реагировал так: он поднялся со стула,жестом попросил тишины и произнес:

— Милостивые государи! [1] В.Ардов Этюды к портретам I ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ Апрель 1957 года. 27 лет прошло с того дня, как меня разбудили утром, показав газету с траурным объявлением о смерти В. В. Маяковского… Слухи о гибели поэта ползли по городу еще накануне. Я старался не верить. А тут с четкостью обычного извещения этого типа все было сказано просто, кратко и беспощадно. Тогда я заплакал открыто — не стесняясь людей. Я не имел силы пойти на похороны. Полагал я, что провожающих— искренне огорченных и праздных зевак — будет более чем достаточно… Считаю, что пришло время записать все, что могу сообщить о нашем великом поэте, потому что боюсь, как бы не исчезло из памяти многое такое, что надо оставить, хотя бы в помощь людям, изучающим творчество и жизнь Маяковского. Я выступлю только при ус ловии, чтовы пожертвуете сейчас на голодающих в По волжье .

Аудитория изъявила согласие на это. Кто-то из участников спектакля прошел по залу с тарелкой. Значительные суммылегли на тарелку в советских дензнаках и даже в долларах, фунтах и прочей валюте.

Тогда Маяковский поднялся на сцену и начал читать свое«Солнце». Читал он спокойно и внятно. Очевидно, это стихотворение полагалось им в числе «делового репертуа ра»:легкая для восприятия сюжетная вещь, соединяющая юмор спатетикой и характерная для творческого лица ав тора.«Необыкновенное приключение…» было очень умест новсюду, где нестоило читать ни чисто лирических, ни по литическихстихов…

И в самой интерпретации Маяковским стихотворения проступалостремление быть понятным не слишком изощ реннойаудитории. Не сегодня возник покой в произноше ниистрок «Приключения». Чувствовалось, что все уже хо рошоотработано автором-чтецом.

По сравнению с пластинкой 1920 года очень выросли бытовые подробности и отступил, спрятался ритм стиха. Иеще: на первое место вышел теперь юмор. Поэт и выражением лица, и мимикой, и жестами подчеркивал нереаль ностьсобытия, изложенного в стихах как фактическое происшествие. Он иронизировал над собою и над теми слушателями, которые вдруг повверили бы в реальность визита солнца…

А вместе с тем Владимир Владимирович играл, изображал все, о чем говорил.

Комическим был испуг автора при появлении солнца в саду. Смешным был и сам образ солнца — тяжелого, большого, горячего… Ему трудно передвигаться по земле. А вот — пришло в гости, потому что нельзя не прийти к такому человеку. Но п в комизме этом нельзя было спрятать огромной индивидуальности автора, его неповторимой поэтичности.

Стихотворение начиналось и разворачивалось как интермедия с четким сюжетом. Но только самому Маяковскому под силу было изображать обоих собеседников этой беспримерной встречи поэта с солнцем. Впоследствии я не раз слышал чтение данного стихотворения. И всякий раз было неубедительно: непохожи исполнители ни на Маяковского, ни на солнце… Только И. В. Ильинский, начавший читать эту вещь еще при жизни и с одобрения Владимира Владимировича, да покойный Яхонтов могли донести удивительный, я бы сказал, космическийзамысел пьесы…

Зрители «Нерыдая» (а среди них было немало нетрезвых ресторанных «гостей») притихли сперва. Потом, приглашенные к тому Маяковским, они стали смеяться над неосторожностью автора-исполнителя (он же — действующее лицо происшествия) и появлением неуклюжего светила. Конечно, это был смех, так сказать, просветленный и ритмом и чувствами эпического стихотворного сюжета… И вдруг в конце вещи смех оборвался, перейдя в сочувствующую тишину.

Неожиданно для аудитории, которая не была знакома со стихотворением, шуточное положение выливалось в патетическую декларацию двух «высоких договаривающихся сторон»: поэта и солнца…

Как ставшую ненужной кожуру, отбросил Маяковский комическую мимику и бытовые интонации. Его голос зазвенел неподдельным волнением. Крохотный залик был весь заполнен словами солнца, которое теперь изъяснялось всерьез: