Глория Мари Стайнем - Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

Теперь они кажутся мне эдакими соплеменниками, жившими вдоль торгового пути, или снабженцами караванов там, где Ни́гер вливается в Сахару, или мастерами-парусниками, которые шили паруса для кораблей, что везли специи из Тривандрама. Интересно, нравилась ли им такая жизнь – или это был своего рода компромисс, наиболее доступная им форма путешествий?

Помню, как отец ехал по пустынным дорогам из связанных между собой досок, вдоль которых не было ничего, кроме редких ранчо с гремучими змеями или одинокой бензоколонки. Мы останавливались в городках-призраках, где давно не было ни души и где из песчаных дюн выглядывали останки еще уцелевших зданий. Иногда налетал ветер, сдвигая пласты песка и обнажая старинный медный почтовый ящик или другие сокровища. Прижав руку к обшарпанным доскам, я пыталась представить, что за люди здесь жили. Родители же узнавали это более надежным способом: расспрашивали тех, кто жил неподалеку. Так, один из таких городков, как оказалось, медленно вымер после того, как первую асфальтированную дорогу проложили слишком далеко от него. Другой опустел из страха местных жителей перед чередой загадочных убийств, совершенных, по всей видимости, шерифом. Третий в тот самый момент готовился стать местом съемок вестерна с Гэри Купером в главной роли. Развалины облили керосином, чтобы устроить зрелищный пожар, и повсюду установили знаки, велевшие случайным прохожим держаться подальше.

Мой отец, однако, всегда пренебрегал правилами – и потому двинулся туда, где в ограде виднелась дыра, чтобы тайком пробраться на съемки. Съемочная команда отнеслась к нам с уважением, должно быть решив, что у нас есть разрешение вышестоящей инстанции. У меня до сих пор сохранилась сделанная отцом фотография в нескольких шагах от Гэри Купера: на его лице – веселье, на моем – тревога, а голова моя едва доходит ему до колена.

В детстве я изо всех сил старалась вписаться в стандарт, а потому боялась, что и нас когда-нибудь предадут забвению, как эти заброшенные города, или что отцовское пренебрежение правилами навлечет на нас какое-нибудь серьезное наказание. Но если бы не эти города-призраки, живущие в моей памяти дольше любого населенного пункта, смогла бы я когда-нибудь постичь простую истину: что тайна всегда оставляет пространство для воображения, тогда как уверенное знание – нет? И смогла бы бросить вызов правилам, если бы мой отец всегда им подчинялся?

Когда у нас появлялись лишние деньги, мы ненадолго забывали о холодном душе на стоянке трейлеров и мылись в горячей ванне придорожного мотеля. Потом мы частенько наведывались в какой-нибудь местный кинотеатр – величественное здание с балконами, не имеющее ничего общего с современными безликими кинозалами.

Отец всегда считал, что хорошее кино и бутылочка пива – лучшее лекарство от всего; и был, в общем-то, прав.

Пройдя по тротуару, посверкивающему слюдой, мы попадали в отделанный позолотой вестибюль с фонтанами, куда посетители кинотеатра бросали монетки на удачу, чтобы в будущем вновь туда вернуться. В огромном темном кинозале, полном незнакомцев, завороженно следящих за мелькающими картинками на экране, мы забывали обо всех своих тревогах и погружались в совершенно другой мир.

Теперь-то я знаю, что сами эти кинотеатры и кинофильмы были лишь голливудской фантазией времен Великой депрессии, когда большинство людей не могло себе позволить других развлечений. Я думаю об этом, когда вижу пассажиров метро, с упоением читающих книги Стивена Кинга о тайнах и загадках, которые его мать, вынужденная работать официанткой, назвала «дешевым и приятным отпуском» и которые он до сих пор посвящает ей. Я думаю об этом, когда вижу детей, с головой ушедших в виртуальные образы, задействовав все свои пять чувств; или когда прохожу мимо дома, на крыше которого стоит спутниковая тарелка величиной почти с эту самую крышу, словно для его жителей нет ничего важнее, чем возможность убежать от реальности. Брюс Чатвин в своих путевых заметках писал, что воспоминание о кочевническом прошлом до сих пор живы в нашей памяти и тяга к нему проявляется в «потребности отвлечься, в стремлении к новизне» [12] Bruce Chatwin, The Songlines (New York: Penguin Books, 1987), p. 161. .

Во многих языках даже само слово «человек» синонимично слову «кочевник».

И «прогресс» в буквальном смысле означает «движение вперед», а еще – «сезонные перемещения». Быть может, наша потребность с головой уйти в виртуальный мир – всего лишь нереализованное желание странствовать?