Кэролайн Джессоп - Побег

Когда мы вернулись в Колорадо-Сити, мой отец сделал пристройку к нашему дому. Стало больше места для жизни, но сама жизнь становилась все более клаустрофобной. Мать изменилась. Когда мы вставали по утрам, она все еще спала. Теперь мой отец часто был в разьездах, а она сидела дома одна. Когда мы пытались разбудить ее, она говорила нам чтобы мы возвращались назад в постели.

Она наконец-то вставала поздним утром и шла на кухню приготовить нам завтрак и рассказать нам о том, как она хочет умереть. Пока она готовила нам горячую кукурузную кашу, тосты или оладьи, она жаловалась, что в ее жизни ничего нет, и как было бы лучше, если бы она умерла. Это были еще хорошие утра. В действительно ужасные утра она говорила о том, что собирается покончить с собой в этот день.

Я помню как страшно мне было думать о том, что станется с нами после того, как мать убьет себя. Кто позаботится о нас? Отец был в отлучке почти постоянно. Однажды утром я спросила мать: "Мама, а если мать умирает, что случается с ее детьми? Кто заботится о них?"

Я не думаю, что мать заметила мое волнение. Она понятия не имела какое влияние оказывают ее слова на меня. Я думаю, она решила что мой вопрос — простое любопытство о смерти. Мать очень деловито ответила мне: "О, с детьми будет все в порядке. Священники дадут их отцу новую жену. Новая жена позаботится о них".

К тому времени мне было почти шесть. Я посмотрела на нее и сказала: "Мама, я думаю отцу лучше поспешить и взять себе новую жену".

Я начала замечать и другие вещи в мире вокруг меня. Одна из этих вещей была тем, что некоторые женщины, которых мы видели в общине, когда шли за покупками, носили темные очки. Я была удивлена, когда одна из женщин сняла очки в магазине и я увидела, что оба ее глаза подбиты. Я спросила свою мать что случилось, но вопрос казалось смутил ее и она ничего не ответила. Но мое любопытство было задето и всякий раз, когда я видела женщину в темных очках, я таращилась на нее, пытаясь разглядеть, а не прикрывают ли они странные разноцветные синяки.

Что мне нравилось в моей матери — ее красота. В моих глазах она была изумительной. Она одевалась тщательно и со вкусом. Как и мой отец, она была высокой и стройной. Одежда, которую она шила для себя, моих сестер и меня была эксклюзивной. Она всегда выбирала лучшие ткани. Она знала как делать складки и оборки. Я помню, как лопалась от гордости, когда кто нибудь хвалил мою мать за то, какие у нее воспитанные и хорошо одетые дети. Все в общине думали, что она была великолепной матерью.

Но это был только публичный фасад. Вне публики, моя мать была депрессивной личностью с неустойчивой психикой. Она била нас почти каждый день. Амплитуда была от нескольких легких шлепков по попе, до продолжительной порки ремнем. Однажды избиение было настолько сильным, что у меня больше недели были синяки по всей спине и ногам. Когда она била нас, она обвиняла нас в том, что мы всегда стараемся причинить ей страдание.

Я боялась ее, но мой страх заставил меня начать изучать ее поведение. Я пристально наблюдала за ней и выяснила, что хотя она и шлепает нас в течении дня, она никогда не порет нас более чем раз в день. Утренняя порка никогда не была черезчур сильной и долгой. Настоящая опасность появлялась после обеда, когда она была в самом глубоком месте ее депрессии.

Я пришла к заключению, что если я получу свою порку ранним утром, и покончу с этим, то фактически, я буду безнаказанной остаток дня. Как только мама вставала, я пыталась приблизить порку. Линда и Аннет быстро сообразили, что я делаю, и тоже начали стараться получить свою порку ранним утром.

Было несколько раз, когда моя мать била меня и затем орала и орала на меня. - "Я собираюсь так тебя избить, что ты никогда не забудешь! Я собираюсь бить тебя, пока ты не заткнешься и не перестанешь плакать! Мы доводишь меня до ручки! Как ты можешь быть такой тупой!" Несмотря на то, что прошли десятилетия, ее крики все еще эхом звучат во мне, когда я думаю о ней.

Я помню, как подслушала свою мать, говорящую родственнице: "Я просто не понимаю, что нашло на моих троих дочерей! Как только я встаю по утрам, они так плохо себя ведут, несмотря на все мои предупреждения, они просто не прекращают, пока я их всех не высеку. А после того, как получат порку, они все успокаиваются и мы спокойно проводим остаток дня".

Когда моя мать била меня, она всегда говорила, что это потому что она любит меня. Поэтому я мечтала, чтобы она меня не любила. Я боялась ее, но я также была зла на нее, когда она ударяла меня. После избиения, она настаивала на том, чтобы обнять меня. Я ненавидела это. Обьятие не прекращало боль. Оно ничего не исправляло.