архимандрит Савва (Мажуко) - О пользе вреда

А народ толпами шел благоговеть! Никогда такой святости не видывали! Кто же тогда знал, что от этих павлинов человек постепенно в новогоднюю елку превращается? Обнаружилось уже по весне, как первые иголки с шишками пошли, но значения не придали. Потом приметили, что стал владыка к медалям гирлянды требовать и хлопушки.

– Мало ли? Им, святителям, виднее!

А однажды ко всенощной пришли, а он уже совсем в елку превратился. Задеревенел. Но такого духа был человек, что на управлении епархией это не отразилось. Потом еще десять лет был правящим до самой пенсии. А как осыпаться стал, тогда уже во двор вынесли. Но гордятся до сих пор: столько лет нами новогодняя елка управляла!

Известный подвижник Никодим Пустоцветов так плотно за спасение взялся, что даже вечерние молитвы на десять лет вперед вычитал. Спасался впрок! Двенадцать Великих постов заранее выпостил, триста двадцать восемь смертных грехов наперед вымолил и отысповедал, у старцев на будущее три тысячи благословений взял и многое другое, что по скромности утаил, потому что добродетель любит тишину. Наконец так в спасение углубился, что заскучал и решил личную жизнь устроить:

– Я теперь человек недалекий от спасения, можно и на жену замахнуться.

Ребро себе отхватил, и вот тебе – жена стоит, улыбается преданно. Присмотрелся – тощая, как смерть! В глазах половина весу!

– С такой и на люди не выйдешь!

Второе ребро оторвал – пухленькая вышла, ручки в ямочках, а на щеках веснушки.

– Не та баба пошла! Так уконопатилась – не отбелишь!

За третье ребро ухватился – длинноносая!

Четвертое вырвал – голос писклявый!

Пятое – румынка!

Шестое – кандидат наук!

И никак в выборе остановиться не мог! Надергал себе ребер, что совсем гибким сделался и бесхребетным. В узел от нервности завязывался! Кажется, вот тебе двадцать четыре жены – живи да радуйся, а он растерялся, запил с горя и уполз в кусты. За что был прозван – червь непросыхающий. Хорошо, что хоть спасся заранее!

Преосвященный Бозон, епископ Вуснедуйский, друзей не имел, потому что епископам это не положено. Он, конечно, смирялся, но страшно грустил. Как-то сидел за праздничным обедом в одиночестве и от безысходности давай черничный пирог есть, а он ему:

– Зачем?

– Чего?

– Зачем меня есть? Ведь мы могли бы дружить!

– И правда.

Так и стали они друзьями. Вместе читали по вечерам, слушали Баха или разыгрывали сцены из Шекспира. Уж как у пирога Офелия выходила!

Больше всего любили ночью по крышам гулять, потому что это преступно. Возьмутся за руки – владыка в белой ночной рубашке, волосы на ветру развеваются – и песни поют до зари.

Самая красота – белые ночи! Под них хорошо думается и мыльные пузыри можно пускать. Говорящий пирог даже начал учить владыку на арфе играть, но не успел. Неизвестные злодеи его погубили, и снова владыка загрустил. И так закручинился, что стал созвездием.

Ему еще и названия не дали. Но в густые синие ночи в восточной части неба хорошо видны протянутые руки. А вокруг только пустота и космический холод.

В седьмую пятницу недели память совершаем собора святых положенцев. Первым среди подвижников называют авву Нолия, который, видя, как Анна Каренина на рельсы укладывается, улегся вместо нее, а ей лицо изменил, и сделал паспорт на имя мещанки Софьи Блювштейн, и жизнь ее горькую спас. Сам, конечно, погиб, но имел продолжателей.

Авва Варахиил, желая живот положить за ближнего, пил водку, чтобы малым сим меньше досталось.

Отец Агафон колу хлестал бидонами, потому что ее масоны придумали, чтобы народ православный извести.

Тяжко пришлось авве Вовию: тайно поедал черную икру, чтобы разорить браконьеров, и достиг бы успеха, если бы не мученическая кончина.

Честная двоица, отцы Гармодий и Аристогитон, всю жизнь читали Хайдеггера, чтобы другим меньше муки было.

Дальше всех авва Полоний пошел. Душой терзаясь от радиационной угрозы, ходил по могильникам, поедая ядерные отходы, чтобы на себя принять удар. Кочевал по разным странам, при себе имея только ложку. Один могильник объест, идет к другому, и все в молитве и слезах. Засветло вставал, чтобы побольше за день потребить, и у Господа просил себе продления жизни, потому что много еще бочек по свету зарыто. И правда, долго прожил и прославлен был чудесным сиянием, которое ни днем ни ночью не затухало. Конечно, народ к нему пошел, сонмы учеников и ревнителей. И богословам радость – столько диссертаций на нем защитили о природе его сияния, столько споров, даже три секты и два раскола из-за дискуссий расплодилось. Всем польза – и земле, и людям. Потому и прославлен, и в календарь внесен под именем Полоний-облучник. Память в один день с Агафоном-целлюлителем.