Игумения Евпраксия Инбер - Дарим тебе дыхание - Рассказы о жизни рядом со старцем Наумом

А когда Елену пригласили и она отдала Любушке монастырский хлеб, Любушка положила его на свою подушку, села на кровать и гладила его рукой, как ребенка по голове, что-то лепеча небесным своим языком.

Она все чаще грелась в келье возле печки — то спиной, то боком, то животом прислонится к теплой стене большой белой вышневолоцкой печки: они там особенные, таких я больше нигде не видела.

Однажды пришел к нам наш знакомый, Николай, простой, работящий, глубоко верующий человек, у которого попала в беду жена: начальница по работе (и родственница) уговорила ее подписать пустые бланки приходных ордеров: «Тебя завтра не будет, мы их сами заполним». А потом выяснилось, что через эти бланки начальство воровало казенные деньги, а все списали на нее.

Дело было практически безнадежным, тюрьма уже маячила своими решетчатыми окнами.

«Все обойдется», — сказала Любушка и посоветовала, как им исправить свою жизнь. И все обошлось, как всегда. Потому что ее молитвы шли прямо на небо. Надо было только добраться до этого самого порога, а там уже все устраивалось по Богу: и кривые пути выпрямлялись, и хромые ходили, и глухие слышали, и слепые видели.

В другой раз, после очередной встречи с Любушкой, я уже выходила из ворот Казанского монастыря, как вдруг услышала, что бежит за мной Любушкина келейница и кричит:

— Мать Евпраксия! Мать Евпраксия! Иди скорее, Любушка зовет. Говорит: «Догони ее и проси — у нее две лошади есть».

А лошадей-то у нас в монастыре нет. Был когда-то Орлик, но его давно убили, от него в овраге нашли одни копыта. Есть два трактора, но это вряд ли, да и жалко их отдавать. Но если Любушка говорит, что лошади есть, значит они есть.

И вспомнила — год тому назад протоиерей Олег Чайкин позвонил нам из Ржева и предложил подарить двух лошадей. А мы его попросили подержать их у себя, пока не построим конюшню, и благополучно обо всем забыли.

— Звоните, — говорю игумении Феодоре, — во Ржев, там наши лошади.

Позвонили. Действительно, живут там наши лошади и ждут.

— А мне все равно, — отвечает отец Олег, — кому дарить лошадей, вам или в Волочек. Присылайте машину.

И поехали эти две лошадки к Любушке и перепахали весь монастырь. То-то все там у них растет, как на Украине, и словно не несколько сестер в монастыре, а сто человек, и все на грядках.

Зато стало понятно значение любого обещания: слово сказано и на небесах записано, и это уже не твое, а тому принадлежит, кому здесь обещано. Вот так «Господь намерения целует».

Помню ее в храме — в домовой церкви Казанского монастыря, всегда у Казанской иконы, а еще — как подолгу стояла она у Чаши со Святыми Дарами и причащалась медленно-медленно, а батюшка с Чашей в руках терпеливо ждал, пока она что-то тихо лепетала и как бы любовалась Святыми Дарами и говорила с Ними на своем ангельском языке, — это было что-то великое, непостижимое. Стоишь затаив дыхание и смотришь на нее издалека и благодаришь Господа, что сподобил тебя быть свидетелем этого чуда.

Потом она заболела.

«Надо что-то делать, Любушка! Может, я Вам хороших врачей привезу?»

А она вдруг отошла от меня, встала в левом углу комнаты лицом к стене: «Не вози ко мне мужиков, у меня Яков есть».

Любушке становилось все хуже и хуже. Первого сентября мы узнали, что Любушка наша лежит в 4-й городской больнице после тяжелейшей полостной операции.

Врача, который ее оперировал, звали Яков. Рассказывали, что к нему даже страшно было подойти после операции, он очень переживал, был весь белый как полотно — ведь Любушка попала на операционный стол только через три недели после того, как у нее случился заворот кишок, в животе было что-то ужасное, кишки уже лопались, начинался перитонит.

Батюшка сразу отправил к ней своих духовных чад, они на следующий день были уже в Твери, и мы поехали в больницу. Нас пустили в реанимацию, и архимандрит Ефрем причастил там блаженную Любушку и отслужил водосвятный молебен.

А потом потянулись мучительные дни ее тяжкой болезни. Тверские сестры дежурили возле нее и делали все что могли. Так Господь сподобил нас немного послужить Любушке хотя бы в последние дни ее земной жизни.

Прошло два-три дня, и доктор сказал: «Ну вот и все, кишечник остановился, это конец». И мы с игуменией Иулианией на ночь глядя поехали в Лавру просить святых молитв нашего старца. Но вечером нам уже ничего не удалось ему сообщить, сколько ни ходили мы возле проходной, а когда рано утром оказались у него в приемной, сразу услышали: «Две монашки под окном пели поздно вечерком». И дал нам бутылочку с маслом от тридцати святынь, с очень сильным ароматом розового масла, чтобы мы растерли им Любушке все тело.