Татьяна Копяткевич - Что значит быть христианином. Сборник поучений святителя Иоанна Златоуста

Следовательно, не от богатства зависит удовольствие, и не от бедности — скорбь, а от наших помыслов, оттого, что душевные очи наши нечисты, что на чем бы они ни остановились, не успокаиваются, а стремятся в безконечность. Как здоровое тело, хотя бы питалось одним хлебом, не подвергается болезням и добреет, а больное, хотя бы наслаждалось роскошной и разнообразной пищей, тем более слабеет, — так обыкновенно бывает и с душой. Малодушные и в диадеме, и в неизреченных почестях не могут хорошо себя чувствовать, а любомудрые и в узах, и в оковах, и в бедности наслаждаются чистым удовольствием. Потому, представляя себе это, будем постоянно взирать на тех, которые ниже нас.

Есть и другое утешение, но только свойственное любомудрым и превышающее понятия многих. Какое же? То, что и богатство — ничто, и бедность — ничто, и безчестье — ничто, и честь — ничто, что все это кратковременно и различается одно от другого одним только названием. Кроме того, есть еще иное, большее, состоящее в том, чтобы представлять себе будущие страдания и блага, страдания истинные и блага истинные, и отсюда получать утешение. Но многие, как я сказал, весьма далеки от такого образа мыслей, потому мы и принуждены остановиться на вышесказанных мыслях, чтобы тех, которые примут их, постепенно возвести и к высшим.

Итак, представляя все это, будем всячески благоустраивать себя и никогда не станем скорбеть о вещах случайных. Если бы мы увидели богатых на картине, то, конечно, не стали бы называть их блаженными, равно и бедных, изображенных там же, не стали бы называть несчастными и жалкими. Между тем они гораздо долговечнее наших богачей — на картине богатый остается гораздо долее, нежели в действительности: первый часто остается в таком виде до ста лет, а последний иногда, не насладившись даже один год своим богатством, вдруг лишается всего.

Потому, помышляя о всем этом, будем отовсюду ограждать душевное спокойствие от безрассудной скорби, чтобы нам и настоящую жизнь провести с удовольствием, и сподобиться будущих благ благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Если игрок на цитре, танцор или другой кто из принадлежащих к театру позовет город, все бегут с поспешностью, благодарят его за приглашение и тратят целую половину дня, внимая ему одному. А когда Бог беседует с нами через пророков и апостолов, мы зеваем, чешемся, скучаем. Летом нам кажется слишком знойно, и мы отправляемся на площадь, зимой опять помехой дождь и грязь, и мы сидим дома.

Вас огорчают эти слова? Того я и хочу, чтобы неприятными речами удержать вас от постыдных дел! А есть и такие, которые гораздо более безчувственны, которые не только не стыдятся того, что мы говорим, но сплетают еще длинные рассуждения в защиту такого рода дел. Если спросить их, кто такой Амос или Авдий или сколько числом пророков или апостолов, не смогут и рта раскрыть, а в защиту коней и возниц представят рассуждение лучше софистов и риторов. И после всего этого еще говорят: «Какой отсюда вред? Какая потеря?»

Потому-то я и воздыхаю, что вы не сознаете даже вреда и не чувствуете зла! Бог дал тебе определенное время жизни, чтобы ты служил Ему, а ты попусту, напрасно и без всякой пользы тратишь его и еще спрашиваешь: «Какая потеря?» Когда ты истратишь напрасно хоть сколько-нибудь денег, называешь это потерей, а тратя целые дни своей жизни на сатанинские зрелища, полагаешь, что ничего не делаешь предосудительного?

Тебе следовало бы всю жизнь проводить в молитвах и молениях, а ты тратишь свою жизнь на крики, шум, сквернословие, ссоры, безвременные увеселения и дела фокуснические, — тратишь напрасно и на свою погибель и после всего этого спрашиваешь: «Какая потеря?» Или не знаешь, что всего более следует беречь время? Если истратишь золото, можешь снова приобрести его, если же погубишь время, трудно воротить его, потому что не много дано его нам на настоящую жизнь. Итак, если не употребим его на что должно, что скажем, явившись туда?

Скажи мне: если бы ты приказал которому-нибудь из твоих сыновей выучиться какому-нибудь искусству, а он всегда оставался бы дома или проводил время где-либо в другом месте, разве не отказался бы от него учитель? Не сказал бы он тебе: «Ты заключил со мной условие и назначил срок. Но если сын твой будет находиться это время не у меня, а где-либо в другом месте, то как представлю его тебе обученным?» Это же необходимо должны сказать и мы.