Е. Соколан (ред.) - Поминайте наставников ваших. Архимандрит Троице-Сергиевой Лавры Наум (Байбородин) в воспоминаниях современников

Когда я заканчивала работу над диссертацией и была уже в творческом отпуске, моя сотрудница, начмед больницы Людмила Николаевна Арефьева, предложила помощь, а именно сделать в типографии графики. Компьютеров тогда еще не было, и свои научные работы мы печатали на пишущих машинках, а всю графику приходилось выполнять вручную.

Людмила Николаевна считала себя атеисткой, но лишь в соответствии с тенденциями эпохи «развитого социализма». О религии она вообще никогда не задумывалась.

Когда я похоронила маму (отец мой умер еще раньше), коллеги мне часто говорили:

— Валентина Васильевна, как же вам, наверное, скучно одной жить…

Им представлялось: частный дом, топится печь, и я в полутьме одиноко грущу.

Я удивлялась тому, как же вольготно могут люди жить, что остается время скучать. Когда живешь с Богом, жизнь наполнена до краев.

Только Людмила Николаевна понимала меня. «Идет тебе одиночество, — говорила она, — жаль только, что в тебе пропадает хорошая мать и хорошая свекровь».

Это говорилось шутя, и мы обе смеялись.

Как говорил преподобный Антоний Великий, единственный способ богопознания — доброта. Природная доброта Л. Н. позволила ей всей душой утвердиться в истине богопознания. Она приняла Крещение, а после и в Лавре побывала, и Батюшка очень тепло ее принял. В последние годы жизни Л. Н. постоянно ездила на наше подворье в Кольцово помогать сестрам. Там на монастырском кладбище она и упокоилась.

Но вернемся во время нашей работы в мединституте. Однажды она позвонила мне и сказала:

— Я к тебе зайду.

— С «кривыми»? — обрадовалась я, потому что как раз собиралась в Москву и эти «кривые» были бы весьма кстати.

— Нет, с одной прямой, — лаконично ответила она и положила трубку.

В тот же вечер Л. Н. предупредила меня, что три наши сотрудницы обезпокоились по поводу моей веры в Бога (догадаться об этом было нетрудно). Сообща они решали, что можно предпринять в отношении меня. Ничего хорошего это не предвещало и ставило под угрозу мою защиту.

Поехала я в Лавру к Батюшке. Рассказала обо всем своему духовному отцу, а когда подняла голову, то увидела, что он в своем кресле… спит.

Что же, думаю, делать-то? Будить не буду, подожду, когда проснется. Я знала, как мало времени остается у него для сна. Конечно, в общей приемной полно народу, но и они подождут. Лишь потом я поняла, что он молился с закрытыми глазами. Вдруг Батюшка открыл глаза и сказал:

— Господь все управит.

Больше я ничего не уточняла и ушла с легким сердцем — знала, что так и будет, по слову его, а значит, и по воле Божией.

Пока я была в творческом отпуске, у сослуживиц, озаботившихся моим религиозным сознанием, случились какие-то неприятности в жизни, и им стало, что называется, ни до чего.

На следующий год я спокойно защитилась в Москве.

Подобных случаев молитвенной помощи отца Наума за все годы его духовного руководства не счесть. Не сомневаюсь, что тысячи людей, переступивших когда-либо порог его кельи, — а приходили чаще всего со скорбями, — могут сказать то же самое: приходили с грузом проблем, грехов, забот, болезней, а уходили с пасхальной радостью в душе.

В одном из интервью митрополит Тихон (Шевкунов) сказал, что, общаясь со старцами, человек испытывает удивительное чувство защищенности. Всем, кто знал старца Наума, это понятно и знакомо.

Мне помнится, как однажды, в мае 1986 года, была я в командировке в Москве и собиралась уже уезжать, но, конечно, заехала в Лавру к Батюшке получить на дорогу благословение.

Рано утром, часов в пять, я стояла на литургии в Трапезном храме. Вдруг ко мне подошла тетя Аня Перетягина и сказала, что вышел Батюшка, на приеме у него только одна женщина и больше никого нет. Я поспешила туда, женщина уже уходила, и в этой маленькой каменной комнатке стояла я на коленях перед Батюшкой, он разбирал бумаги, лежавшие на столе, задавал вопросы по ходу дела, брал записки с какими-нибудь купюрами, отдавал их мне с поручением кого-то записать на сорокоуст, а ненужные бумаги складывал в мою раскрытую сумку.

Было ощущение абсолютной ясности, когда никаких вопросов не возникает, их просто будто бы и не существует. На душе — ясный день, казалось, что впереди все замечательно, солнечные дали. Какая была возможность! Ведь многие проблемы даже не успевали решать, когда приезжали, так много было всегда народа. Потом, когда я в течение суток ехала в поезде, так жалела: ну что же не спросила о столь многих вещах!