Коран: Коран (Поэтический перевод Шумовского)

И горы как поставлены на сонные поля?
И как необозримая простерта в даль земля?

Напоминай же — к этому, не больше, призван ты.
Над этими не властен ты, здесь действия просты.

Но те, вероотступники, кому душою пасть
Судило их безверие, идут к тебе под власть.

Их кара величайшая в лице Господнем ждет,
Ведь к Нам вернутся грешники, пред Нами — их отчет.

Для клятвы — денница и десять священных ночей,
И ночь, где мгновения мрака текут, как ручей,

И нечет, и чет, коль их тоже сюда приводить,
Но в этом ли клятва для тех, кто готов рассудить?

Ты разве не видел, что сделал Я с племенем Ад?
С Ирама колоннами много столетий назад

(Подобных столпов уж ничей не выделывал труд)?
С долбившими скалы — то древнее племя Самуд?

Еще — с фараоном, кто колья для пыток имел?
Вершители это порочных и мерзостных дел.

На них твой Господь наказания плети излил,
Ведь в зоркой засаде Создатель всевидящий был.

Когда человеку Господь благодетелем стал,
Он молвит: «Господь, испытав, и почтил, и воздал!»

Когда же ниспослано лишь пропитание дня,
Ответ человека — «Господь мой унизил меня!»

Но нет! Сироте не протянута ваша рука
И вы не взовете к себе накормить бедняка,

Наследство свое пожираете жадно, увы,
К богатству обильной любовью привязаны вы.

Но нет! Как наступит и грянет мгновенье Беды
И явится Бог твой, и ангелов станут ряды,

Земля размельчится, геенну к Суду приведут —
То помнящий вспомнит... Но вспомни не там он, а тут!

Скажи он: «Когда бы мне выпало заново жить!» —
И кары оковы с него доведется сложить.

Почившая в каре душа человека, проснись,
Ты к Богу довольной и Богу угодной вернись,

Ты, зов сохранившая Мой в человечьей груди,
К сокровищам рая с Моими рабами войди.

Сим городом Я не клянусь, хотя ты в нем жилец.
Клянусь родившим и детьми, которым он отец!

Я человека сотворил для будничных забот,
Никто от них не убежит, ни этот и ни тот.

Ужели мыслил человек не побежденным быть?
А вот, «пришлось мне, — говорит, — богатство погубить».

Ужели мыслил, что в ничьих глазах он не возник?
Ему-то дал ведь Я глаза и губы, и язык!

Чета вершин добра — на них Я мнил его взметнуть,
Но человек презрел крутой и благородный путь.

А что такое крутизна, тебе откуда знать?
— Освободить раба, с него ярмо неволи снять,

Осиротевших накормить, когда они пришли,
Подать питанье бедняку, простертому в пыли.

И, терпеливый, будет он меж тех, кто верен Мне,
Звать к милосердью. Такой — на правой стороне!

А слева — эти, кто бежит от знамений Моих.
Огонь со сводов Тьмы готов обрушиться на них!

Клянусь Я солнцем и сияньем
Всепроникающим его!
Клянусь луной, ее блистаньем,
Спешащим позади него!

Клянусь Я Тем, Кто в день лучистый
Вдохнул сияние Свое! Клянусь
Я ночью свежей, чистой
И Тем, Кто создал мрак ее!

Клянусь Я небом и Взметнувшим
Его таинственный шатер,
Землей и Тем, Кто в дне минувшем
Ее в пространствах распростер!

Клянусь душой и Устроеньем,
Открывшим ей и рай, и ад,
Присвоившим ее движеньям
Благочестивость и разврат!

Кто светом дел, угодных Богу,
Ее очистил — тот блажен,
Но кто закрыл в нее дорогу —
Тому — убыток, мрак и тлен!

Самуд бесчестный лжи предался.
Но средь порочного двора
Гонимый всеми вдруг поднялся
Глашатай вышнего Добра.

И возгласил посланец рая:
«У вас верблюдица в беде.
Она, от жажды умирая,
Безмолвно просит о воде.

Ее вспоите!» Но пророка
Ты осмеял, слепой Самуд.
В пучине мрачного порока
Творит безверье черный суд.

Сынами гибельного стана
Верблюдица окружена,
Нанесена ей в сердце рана,
И с криком рухнула она.