Число предприятий мануфактурного типа доходило в дореволюционной Франции до 600, а число наемных рабочих - до . 600 тысяч, что составляло более 5 процентов ее населения. Характеризуя французскую буржуазию, Вольтер отмечал в своем труде "Век Людовика XIV": "Промышленность увеличивается с каждым днем... Средний класс обогатился промышленностью. Выгоды и прибыли торговли увеличились... В прежнее время весь доход меньшой братии заключался в службе вельможам, теперь промышленность открыла тысячу путей, неизвестных сто лет тому назад". (А. Шахов, "Вольтер и его время"). Однако широкая реализация этих многочисленных путей обогащения буржуазии сковывалась всей системой феодальных порядков, не дававших свободы предпринимательству и торговле. Ощутив свою силу, утвердив себя экономически, французская буржуазия особенно остро чувствовала свое политическое бесправие.
Именно буржуазия, носительница наиболее прогрессивного в то время способа производства, оказалась в XVIII веке во Франции той социальной силой, которая возглавила борьбу против феодального строя и сумела повести за собой угнетенные дворянством и церковью массы тружеников. Руками этих масс и была совершена революция, плоды которой достались, однако, не этим ее истинным творцам. Антагонизм между трудом и капиталом уже сказывался, но отходил на второй план перед основным противоречием той эпохи противоречием между аристократией и крупным духовенством, с одной стороны, а с другой - "третьим сословием", куда входили и буржуазия, и ремесленники, и нарождавшийся рабочий класс, и многомиллионное крестьянство. Борьба против общего врага - феодалов - соединяла до поры до времени в одном социальном лагере эти весьма различные по имущественному положению слои французского общества. Революционная в то время буржуазия устами своих наиболее радикальных идеологов, прежде всего - просветителей, объединявшихся вокруг Гольбаха и Дидро, - подвергла уничтожающей критике весь насквозь прогнивший старый порядок. Эта критика отвечала чаяниям подавляющего большинства нации.
"Третье сословие", как видим, не было однородно по социальному составу. Не была однородной и французская буржуазия с ее небольшим слоем крупных собственников и массой людей среднего достатка. Также и французские просветители, идеологи "третьего сословия", распадались на различные течения - от Вольтера и Монтескье, выражавших интересы крупной буржуазии, до глашатаев крестьянской демократии во главе с Жан-Жаком Руссо. Различна была их положительная общественно-политическая программа, по-разному определилась роль их учений в ходе революции; но все они так или иначе служили делу ее идейной подготовки, все они горели священной ненавистью к насквозь разложившейся светской и духовной аристократии, тянувшей страну к гибели.
Перед глазами просветителей была полная противоречий картина жизни, с ее вопиющими социальными контрастами, с жестокостью власть, имущих, с бессмысленными пережитками средневековья, - картина, непрерывно озаряемая то там, то здесь вспышками стихийного народного гнева, приближавшими час неизбежного краха "старого порядка".
Два привилегированных в дореволюционной Франции сословия - дворянство и духовенство - составляли лишь ничтожную (всего только сотую!) часть ее двадцатипятимиллиоиного населения; но им принадлежало около двух третей всех земельных угодий. Владельцы крупных поместий, придворная знать, чиновная и военная аристократия, церковные иерархи всех рангов утопали в роскоши, вели паразитический, разгульный образ жизни, грабили народ и прежде всего крестьян - тем больше, чем скорее дворянство теряло свои позиции в экономике страны. Формально "свободное", но по существу совершенно бесправное, опутанное бесчисленными налогами и поборами, отнимавшими до 70 процентов дохода, вынужденное гнуть спину от зари до зари крестьянство стояло на грани полного разорения. Многочисленные факты говорят о крайнем цинизме, до которого доходили при удовлетворении своих прихотей обладатели "голубой крови". Известно, например, что в некоторых местах крестьяне были обязаны в интересах господ, забавлявшихся охотой, сеять по преимуществу культуры, излюбленные дичью. Были и еще более вопиющие факты. Так, во владениях принца Конде разводили волчат и зимой выпускали на волю, чтобы сеньер мог устраивать волчьи облавы. "Истощенные лошади, издыхающие под ударами; жалкие крестьяне, изнуренные голодом, надломленные усталостью и одетые в лохмотья, развалившаяся деревушка - все это представляет глазам печальное зрелище", - писал Руссо о французской деревне.
Читать дальше