Западная Церковь находится в глубочайшем кризисе. В протестантских странах значительная часть людей уже давно отошла от Церкви. Помню, однажды моя гостиница была рядом с лютеранской кирхой. Ровно в 6 часов вечера и в 10 часов утра раздавался звон. Как–то выдался у меня свободный от заседаний час. Я подошел к церкви, постучал во все двери и понял, что звон этот механический: он включен на таймер и в нужный момент звонит, а церковь давным–давно закрыта.
Одну из церквей в Стокгольме греческая община купила всего лишь за одну шведскую крону, потому что она много лет пустовала и надо было кому–то ее списать, но никто не брал. Греки за символическую плату ее взяли.
<254>II Ватиканский собор показывает, в какой большой тревоге пребывает и Католическая Церковь. Она тоже находится в кризисе — кадровом, моральном и даже финансовом. Ватикан все время жалуется на дефицит бюджета, — вот только на подрывную работу в России денег не жалеет.
Великолепие храмов и кажущаяся мощь западного религиозного мира — это деньги, действительно крупные, которые, как налог, собираются с членов семей, записанных за той или иной конфессией, плюс ассигнования различных бюджетных статей и обществ, которые щедро жертвуют деньги — свободно или вынужденно.
Однажды в Швеции наша делегация посещала завод и кто–то спросил у одного рабочего: «Вы верующий человек?» Тот, не отрываясь от своей работы, коротко ответил: «Плачу налоги». Что–что, а налоговая система на Западе отработана четко.
Однако при всем сказанном, нельзя отрицать и положительных сторон западного христианства.
Свое знакомство со Швецией я начал через университетскую среду. Шведская Церковь имеет свои особенности. По учению это лютеранская Церковь, но сохраняет всю атрибутику католичества. Епископы, которые сейчас уходят на покой, были во времена начала наших контактов студентами. С этими епископами, с пасторами у нас складывались очень хорошие отношения. Приведу один характерный эпизод. Я был знаком с пастором университетской церкви в г. Упсала. Это был прекрасный человек. Жена его работала в клинике для психических больных, они вели большую социальную работу. Я часто ночевал в их доме — т. е. я, конечно, снимал номер в гостинице, но они каждый раз уговаривали меня остаться, вечером допоздна сидели за чаем, а утром вместе шли в университет. Потом пастор заболел — у него открылась тяжелая, неизлечимая болезнь Паркинсона. И вот, я приезжаю в очередной раз, звоню из Стокгольма. Отвечает жена. Спрашиваю: «Клауса можно?» «Клауса нет». — «А где же он? — спрашиваю я, — Опять в больнице?» — «Нет. Он дома». — я буквально стенографически <255>передаю этот разговор, так как он меня тогда потряс. — «А почему же он не может подойти?» — «Он не может. Он умер!» Часто мы говорим, что у протестантов, лютеран нет благодати, нет того, другого. Но внутреннее состояние — состояние веры, которое и передала эта матушка в своих словах: «Он дома».
Другой пастор — в Амстердаме. По существу, столица Голландии — не Гаага, а Амстердам. Но там есть район, куда в прежние времена работникам посольства и торговых миссий не рекомендовалось заходить, — так называемый «розовый» район. Ежедневно из каналов вылавливают трупы, — бросаются туда какие–то женщины сомнительной репутации и наркоманы. И вот молодой еще пастор — ему было едва за тридцать и он имел троих детей — сказал: «А я открываю в этом районе церковь Георгия Победоносца». Я удивился: «Ты что, с ума сошел?» — «Это моя работа» — ответил он. — «Ну хорошо, твоя, но дети–то тут причем?» — «Но ведь это мои дети. Они тоже будут делать эту работу». Спустя несколько лет я снова встретился с ним. Он сказал, что вышел на пенсию, но работу свою продолжает, — в основном, по ночам, когда приходят эти разбитые в кровь женщины, накурившиеся молодые люди. «А как дети?» — «Дочь вышла замуж, а сын заканчивает факультет теологии, он уже викарий, пастор на моем приходе».
В Евангелии сказано: «Кто принудит тебя идти одно поприще — иди с ним два». Почему? Потому что проводить — это значит обеспечить безопасность. Помню, во Франкфурте, в метро провожал я свою сотрудницу в аэропорт, она немножко терялась, там очень сложные линии. Подходим к супружеской паре — пожилые немец и немка. «Это дорога в аэропорт?» — «Да–да, пожалуйста, пройдите так, потом так». Идем. Видим — они идут за нами. Садятся в поезд. Приезжаем в аэропорт. Они нам говорят: «Все, пожалуйста, до свидания!» — «Вам что–то здесь было нужно?» — «Нет, мы боялись, что вы заблудитесь!» Может быть, конечно, им некуда было спешить, но все же они пожертвовали своими делами, пошли нас провожать.
Читать дальше