Роберт Пински - Жизнь Давида

Какую тайну или скрытое желание скрывал образ Астарты? Или история Лота и его дочерей?.. Это какое-то древнее страшное оскорбление, еврейская выдумка, насмешка над моавитянами… А то, что Давид происходил из Моава, забыли или не принимали во внимание? Или это позднейший пласт? Что в этом противоречии — переплетение культур или раскол между ними? Истории, о которых пойдет речь в этой книге, старше самого раннего источника и более фундаментальны, чем он, — и так за всем, что уцелело, стоит бесконечная цепочка потаенных источников, своеобразных подземных пожаров и течений. Таким образом, судьба Давида дает знать о том, что порождает истории, формирующие, в свою очередь, наше мировоззрение.

Давид из колена Иуды, восьмой и последний из сыновей Иессея Вифлеемлянина, вел свое происхождение не только от сынов Израилевых, но также и от моавитян, через свою прабабку Руфь.

Мы с трудом можем осознать, что это значило. Насколько близки или чужды израильтянам были поклонявшиеся Хамосу моавитяне — потомки праведников, явившиеся на свет благодаря инцесту язычника Лота? Насколько их речь отличалась от языка израильтян? Как звучали моавитские имена? Голиаф — это моавитское имя? А Руфь?

Кем приходились друг другу Давид и Голиаф? Конечно, врагами. Чужаками. Но при этом они были знакомы между собой, а по некоторым предположениям даже состояли в родстве. Здесь, когда история Давида касается его легендарного врага, возникает вопрос, связаны ли они между собой, а если связаны, то какими связями — родственными, племенными или общенациональными. Младший брат или сестра — это ключевой персонаж народных сказок именно потому, что он не только слаб и неудачлив, но еще и последний в очереди первородства, находящийся дальше всех от общего корня.

Если следовать по традиционному пути легенд разных культур, братья Давида должны были быть с ним жестоки, все время бранить его и насмехаться над ним. Иессей послал Давида в военный лагерь, чтобы передать еду для братьев, хлеб и зерно, а также десять сыров для их тысяченачальника. Братья услышали, что Давид спрашивает о вызове, брошенном Голиафом еврейскому войску, и, очевидно, его тон им не понравился.

Старший брат Елиав сказал юноше: «Зачем ты сюда пришел и на кого оставил немногих овец тех в пустыне? Я знаю высокомерие твое и дурное сердце твое, ты пришел посмотреть на сражение. И сказал Давид: что же я сделал? не слова ли это?» (I Цар. 17, 28–29). (По-английски этот диалог лучше переведен в Стандартном исправленном издании, тогда как Библия короля Иакова великолепно передает поэзию.)

Затем между братьями происходит серьезная, но довольно комичная семейная стычка. Ссора с Елиавом предвещает ссору с Голиафом.

Сейчас младенцам редко дают имя Голиаф; правда, имя Елиав мы тоже почти совсем забыли. Мы забыли его даже более основательно — Голиафами, а не Елиавами порой еще называют домашних животных. Впрочем, это имя довольно распространено в Израиле — оно более популярно, чем это можно предположить; на иврите оно означает что-то вроде «мой Бог — мой отец». Однако кажется, что это значение больше подходит любимцу Господа — легко и играючи идущему по жизни Давиду.

Когда Бог послал пророка Самуила в дом Иессея, чтобы помазать одного из братьев, пророк сразу заметил Елиава: «И когда они пришли, он, увидев Елиава, сказал: верно, сей пред Господом помазанник Его!» (I Цар. 16, 6). Это напомнило Самуилу избрание первого царя, когда сильный и красивый деревенский парень Саул стоял «от плеч своих выше всего народа» (I Цар. 9, 2).

Но нет, оказывается, Елиав — это не тот, кто ему нужен. И старший брат канул в безвестность — Давид обрек его на гораздо более глубокое и безвозвратное забвение, чем Голиафа. Следующим Самуил проверяет второго брата, Аминадава: «И этого не избрал Господь» (I Цар. 16, 8). То же самое произошло с Саммой (Шаммаем) и другими семью старшими братьями, пока не позвали красивого и румяного отрока с «прекрасными глазами», пасшего овец.

По-настоящему захватывающие истории не всегда понятны — чего стоит путаница «Гамлета», неразбериха «Короля Лира» или менее возвышенный замысловатый сценарий «Вечного сна» с «дополнительным» убийством, которое не смог объяснить даже сам автор книги Реймонд Чандлер. Впечатляет даже то, что сцена с мальчиком, несущим сыр и лепешки в лагерь, и сцена, где Самуил осматривает отроков, довольно неряшливо организованы хронологически: если Давид уже был помазан, почему ни он, ни кто-то из его братьев, судя по всему, не вспоминает об этом факте? Нестыковки между частями повествования, кусочки, видимо, прилаженные поздним источником, — все это только подчеркивает стремительную и непокорную, как во сне, природу событий.