Монахиня Евфимия - Испытание чудом. Житейские истории о вере

– Не знаю… – замялась Людочка. – Откуда мне знать? Это вы, Яков Иванович, все знаете… А где ее нарисовали?

– Иконы не рисуют, – ласково поправил старик. – Их пишут. А эту икону написали у нас на Севере, в городе Наволоке. Нет, я не оговорился: это сейчас Наволок – село. Но в старину он был крупным городом. И в нем, при архиерейском подворье, имелась своя иконописная школа. Ее основал монах Савва, ученик так называемых царских изографов из московской Оружейной палаты. К сожалению, когда при Петре Первом была образована Михайловская губерния с центром в Михайловске, город Наволок пришел в упадок и тамошняя иконописная школа прекратила свое существование. Кроме того, сказалось влияние входившей в моду западной живописи… Так что икон наволоцкого письма сохранилось очень мало. Даже в нашем краеведческом музее их всего лишь десять, да и то по времени написания они уже поздние – начала XVIII века. Но та икона, что хранится у меня, принадлежит кисти самого Саввы Наволоцкого. Видите вот эту виноградную лозу в нижнем углу справа? Это – своеобразная подпись художника. Ведь еврейское имя Савва в переводе на русский язык означает «вино». Надо сказать, что это – редчайший случай: обычно иконописцы не ставили автографов на своих произведениях. Даже великий Андрей Рублев…

Вот, например, эта икона Преображения Господня – середины семнадцатого века. И как вы думаете, где она была написана?

Старик говорил с поистине юношеским воодушевлением. Еще бы! Ведь древнерусская живопись была любимым коньком Якова Ивановича Ефимовского, бывшего сотрудника михайловского музея изобразительных искусств. Мало того: старейшего и авторитетнейшего тамошнего сотрудника. Лишь в самом конце восьмидесятых годов, после того как Ефимовский, отличавшийся прямотой и бескомпромиссностью, в чем-то не поладил с новым руководством музея, он ушел оттуда и открыл первую в Михайловске антикварную лавку. Это позволило ему не только жить безбедно, но и пополнять свою личную коллекцию икон, по слухам, способную соперничать с соответствующей музейной экспозицией. Впрочем, сейчас Ефимовский редко наведывался в свою лавку – старика донимали то высокое давление, то больное сердце, то застуженная в экспедициях по северным деревням поясница. А несколько дней назад на фоне очередного гипертонического криза у него чуть не развился инсульт. Однако Ефимовский повел себя с присущей ему бескомпромиссностью, подчас граничившей с упрямством, и наотрез отказался лечь в больницу.

– Дома и стены лечат, – заявил он врачам. – А таблетки пить и уколы делать я и дома могу.

Тем не менее предписание врачей повременить с выходами на улицу старик соблюдал неукоснительно. Ведь за что-что, а за свою лавку он был спокоен. Вместо него там сейчас работал Борис Жохов. Ефимовский не прогадал, когда в свое время принял к себе на работу этого молодого человека: тот стал для него незаменимым помощником. Он прямо-таки на лету схватывал знания, которыми щедро делился с ним старый антиквар. Правда, Ефимовского несколько коробило то, что Жохова интересовала прежде всего цена того или иного предмета старины. Зато торговать он умел куда лучше, чем сам хозяин лавки. Мало того, за годы работы в ней не присвоил себе ни рубля сверх положенной зарплаты. Мог ли после этого Ефимовский не доверять Борису Жохову?! Между прочим, именно Жохов порекомендовал (или, как шутливо выражался Ефимовский, – сосватал) ему Людочку – скромную, улыбчивую девушку-медсестру, которая делала старому антиквару назначенные врачом инъекции. А между делом болтала с ним о том о сем, умиляя его своей трогательной наивностью в сочетании с присущим женщинам любопытством. Милое дитя…

Мог ли Ефимовский знать, что умение Людочки находить психологический подход к людям дорого обошлось уже многим одиноким старикам и старухам! И те, кто имел несчастье довериться этой на первый взгляд такой доброй и участливой девушке, вскоре с ее помощью до срока переселились в мир иной. А принадлежавшие им антикварные вещи пополнили ассортимент лавки Ефимовского, не подозревавшего о тайных проделках своего помощника Бореньки Жохова, более известного под прозвищем Жох. А также о том, что он отнюдь не случайно порекомендовал Ефимовскому в качестве медсестры именно Людочку…

Тем временем Людочка внимательно разглядывала висящие на стене иконы: