Лиляна Хабьянович-Джурович - Петкана

Каждую историю можно рассказывать тысячу раз. И каждый раз начинать ее по-новому. Я свое повествование начну с осеннего утра 1989 года.

Мой муж был на работе. Дочка в детском саду. Сама я в тот день работала во вторую смену. Поэтому утро было в полном моем распоряжении.

Я любила такие дни. И рассматривала их как подарок. То было уединение, но не одиночество. Эти часы я могла провести так, как хотела. Могла читать. Могла размышлять о своем. Приводить в порядок или же просто перелистывать старые альбомы с фотографиями, пробуждая в памяти дорогие воспоминания. Могла слушать музыку. Думать о тех, кого люблю. Или же — приготовить кофе, усесться у телефона и позвонить кому-нибудь из подруг. У меня их было несколько. И каждая занимала в моей жизни свое определенное место. С каждой их них меня связывала особая тайна. Свои особые разговоры.

В то утро я позвонила Гордане.

Гордана преподавала в гимназии. Открывала детям удивительный мир изобразительного искусства. И писала стихи. Мы с ней разговаривали о книгах. О снах — как предсказаниях и предостережениях. Об утешении. О Боге и о вере. О мифах и мифологии. Мне казалось, что она знает гораздо больше меня. И умеет быть со мной терпеливой, как и со своими учениками.

Не помню, кто из нас первый упомянул в то утро о Боге. И о преподобной Параскеве. Ибо весь тот разговор, когда я пытаюсь восстановить его, всякий раз всплывает у меня в памяти в виде каких-то смутных обрывков.

«Знаешь, я ведь их всех люблю. Как — и сама не знаю. Но люблю их всех: и Бога, и Богородицу, и святую Параскеву».

«Любишь их?» — спросила Гордана. В ее голосе еще ничто не предвещало приближения того часа, когда начнутся мои мучения.

«Да, — ответила я, — наверное, я бы не смогла жить без них».

«Конечно. Потому что Он все тебе дал. А ты бы любила Его, если б Он сказал: „Твоя жизнь отныне не принадлежит тебе. С этого дня ты начнешь жить по-другому“. Смогла бы ты тогда по-прежнему любить Его?»

Странный голос Горданы. Странный тон. Словно говорит не она, а кто-то другой. Кто хочет предостеречь меня. Напугать. Похоже, и сама Гордана напугана. «Не знаю, что на меня нашло, — оправдывается она уже в следующее мгновение, — не хотела тебе это говорить, а вот — сказала...»

Гордана живет одна. Если взвесить наши судьбы на весах человеческих представлений, Бог дал ей намного меньше, чем мне. Гораздо меньше. Поэтому в данный момент она испытывает неловкость от собственных слов. Боясь, что я могла расценить их как проявление зависти.

«Любила бы ты Его по-прежнему, случись с тобой какая-нибудь беда?» — перевожу я ее вопрос на повседневный язык.

Я знаю, что вряд ли смогу ответить на него. Впрочем, ей мой ответ и не нужен. Это вопрос, на который я должна ответить самой себе. И моей святой...

Бог. Чем для меня был Бог?

Я выросла в стране, где атеизм был не просто официальной идеологией, но и состоянием души. «Религия есть опиум для народа» — так учили нас в школе. Помню, как в качестве домашнего чтения нам давали стихотворение, в котором учитель особо подчеркивал и разбирал следующие строки: «Знай, о сын мой, обреченный смерти, Бог есть ложь, врагом придуманная нашим...» Подобную правду приняло еще поколение наших родителей. В том числе и те люди, в чьих домах сохранился обычай отмечать православные праздники. Однако люди эти поступали так больше из верности традициям, нежели в силу живой потребности. За всеми религиозными обрядами они уже не видели реального содержания и смысла. Бога поминали только всуе: в минуту крайнего удивления; при клятвах и проклятиях; а то и вовсе — в ругательствах.

Поэтому я и сама не знаю — поверьте, и вправду не знаю! — как однажды вечером (это было где-то в середине восьмидесятых) у меня вырвалась эта фраза: «Я верю в Бога». Я сама себе

удивилась. Удивила собственного мужа. И всех гостей, которые после литературного вечера в библиотеке, как обычно, пришли продолжить разговор к нам домой. Такие беседы — под копченое мясо и старое вино из подвала моего свекра, — случалось, длились всю ночь напролет. Все гости считали себя писателями. И считались культурной элитой нашего небольшого городка. Были среди них и поэты. Были преподаватели. И библиотекари, конечно. И я, журналистка, ведущая рубрику «Культура» на местном радио. «Публика, любящая читать и мыслить вслух» — так нас охарактеризовал мой муж.