Андрей Ерёмин - Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков

Сравнивая иерархические и демократические структуры полисов Древней Греции, автор даёт им такие определения: иерархическую структуру он рассматривает как унаследованную человеческим обществом ещё от животного мира, т. е. такую, в которой действуют те же законы. В демократическом же устройстве общества он видит чисто человеческие проявления и, следовательно, считает его более прогрессивным. К таким чисто человеческим явлениям он относит и религию, и человеческое творчество, и искусство, и науку. Таким образом, изобретение демократии попадает у отца Александра именно в этот ряд.

Конечно, это не означает, что он идеализирует демократию. Идеальной она могла бы быть, по мысли отца Александра, только в том случае, если бы была образована идеальными людьми. И все‑таки автор считает её лучшей из возможных политических структур, ибо «она меньше всего подавляет свободу личности». В другом месте он пишет: «Каковы бы ни были несовершенства демократии, свободно–правовой строй и в древности, и впоследствии показал себя как наиболее соответствующий достоинству и природе человека» [274] Там же, с. 190. .

Последние слова сказаны отцом Александром в полемике с политическими взглядами Платона, который, как известно, был противником демократии.

Платону и его учителю Сократу в четвёртом томе уделена почти половина книги. Но из этих двух мыслителей отцу Александру, очевидно, ближе Сократ. Их роднит многое, например, отношение к истине не как к отвлечённому понятию, но как к тому, что требует «благоговейного и любовного подхода» [275] Там же, с. 130. . И особенно ценной представляется для отца Александра бесконечная преданность Сократа небесной воле, «которая была источником его мужества и спокойной радости» [276] Там же, с. 162. . А в конце своего рассказа о Сократе отец Александр даже утверждает, что «Сократово богословие стоит ближе к библейскому учению, чем все, чего достигла античная мысль до Сократа» [277] Там же, с. 142. .

Что же касается Платона, то, несмотря на то, что для многих образованных греков и римлян Платон был проводником к Новому Завету, а христианское богословие часто использовало Платона, отец Александр не торопится отвести этому ученику Сократа почётное место среди «христиан до Христа». Он пишет, что «дела с Платоном обстоят куда сложнее, чем кажется на первый взгляд» [278] Там же, с. 166. . Большое эссе о Платоне носит скорее критический характер.

Говоря о взглядах Платона, отец Александр предупреждает: «Идеализм таил в себе угрозу извращения христианства тем, что вносил в него идеи, глубоко ему чуждые». Что же это за чуждые идеи? Автор отмечает три главные угрозы в платонизме: «отвлечённый спиритуализм, родственный индийскому; пантеистическую струю и отсутствие духа свободы, без которого христианство немыслимо» [279] Там же, с. 166. . Отец Александр также подчёркивает, что важнейшие ереси первых веков в той или иной мере были связаны с платоновским идеализмом и отрицанием ценностей земного, плотского начала. Эта критика касается философии, что же говорить о политических взглядах Платона, которые, как известно, не принимались даже многими его почитателями.

Сам же автор в привязанности Платона к иерархическому строю видит наследие магических представлений, где род, племя, народ ставились выше личности. А ведь лучшие завоевания культуры родились именно в борьбе за человека, т. е. на путях противления «родовому» наследию [280] Там же, с. 192. . Если Платон был убеждён в правомерности навязанного добра и насильственного спасения людей, то для отца Александра совершенно очевидно, что «добро без свободы неизбежно оборачивается злом» [281] Там же, с. 197. .

Есть, пожалуй, только одно общее качество у двух великих мыслителей. Их обоих можно назвать «мыслителями–художниками».

Да, нельзя назвать отца Александра платоником, и в этом он принципиально отличается от своего духовного учителя Вл. Соловьева. Возможно в этом отличии содержится ключ к пониманию того, почему отцу Александру промыслом Божиим было разрешено сделать то, что не удалось Вл. Соловьеву. Их взгляды на историю религии коренным образом расходятся: взгляд христианина–платоника и христианина–персоналиста.

Итак, все попытки искать истину, о которых мы узнаем на страницах четвёртого тома, не могли, по мысли отца Александра, удовлетворить настоящую тягу к вере. Хотя он отдаёт дань уважения той культурной подготовке человечества, которую дала миру Греция, греческий язык, всё то, что создало условия, необходимые для того, чтобы встретить апостолов, принёсших на эту землю «свет Нового Завета», тем не менее «человек, искавший живую веру, не мог удовлетвориться отвлечённой метафизикой», — заключает автор.