Рудольф Штейнер - Метаморфозы душевной жизни.Путь душевных переживаний. 2 часть

Данте представляет нам это в наглядных образах души. Там, где грек еще видел реальности в духовном мире, у Данте мы застаем уже только образы, образы тех душевных сил, которые должны быть преодолены. Преодолены должны быть те силы, которые исходят из души ощущающей — так мы обычно называем этот душевный член — и являются низшими силами, способными задержать развитие Я к высоким ступеням. На это указывает Данте. И точно так же должны быть преодолены те силы души рассудочной, а также и сознательной, которые могут задержать высшее развитие Я. На противоположные, благие силы указывал еще Платон: это мудрость — сила души сознательной; крепость духа в себе самом — сила , исходящая из души рассудочной или характера; и умеренность, которой достигает в своем наивысшем развитии душа ощущающая. Когда Я совершает развитие, опираясь на умеренность души ощущающей, твердость и внутреннюю замкнутость души рассудочной или характера, на мудрость души сознательной, тогда оно постепенно приходит к высшим душевным переживаниям, ведущим в духовный мир. Но сначала должны быть побеждены силы, противоборствующие умеренности, внутренней замкнутости и мудрости. Умеренности противоборствуют невоздержанность, обжорство, они должны быть преодолены. Данте показывает, как человек встречается с ними и преодолевает их, когда силами своей собственной души хочет вступить в духовный мир. Волчица у Данте — это образ невоздержанности, теневых сторон души ощущающей. Затем — как дальнейшее развитие противоборствующих сил — нас встречают темные стороны души рассудочной. Бесчувственные, агрессивные силы души рассудочной, противоположные замкнутой в себе твердости, в фантазии Данте встречаются нам в виде льва, которого нужно одолеть. И наконец, мудрость, которая не стремится к высшему в мире, которая проявляет себя в жизни только как смышленость и хитрость, показана нам в третьем образе — образе рыси. "Зоркий глаз" рыси — это не взор мудрости, прозревающий духовный мир, это глаза, направленные лишь на мир чувств. И Данте, показав, как он отразил натиск противоборствующих сил, описывает свое восхождение к мирам, которые находятся за чувственным бытием.

В Данте мы видим человека, опирающегося на самого себя, в самом себе ищущего и из самого себя образующего силы, которые ведут в духовный мир. Таким образом, его творение — это то, что из внешнего мира полностью переместилось во внутренний мир человека.

Данте — поэт рассказывает о том, что можно пережить в наивнутреннем существе человеческой души. Здесь поэзия в своем дальнейшем продвижении во внутреннее существо человека делает ещё один шаг, становится ближе к Я, ещё больше погружается в Я человека. Образы, созданные Гомером, опутаны сетью духовно — божественных сил, так чувствовал себя и сам Гомер, когда говорил: пой мне, о Муза, то, о чем мне надлежит рассказать! В Данте нам предстает человек, оставшийся наедине со своей душой, которая теперь знает, что из самой себя должна развивать силы, которые приведут в духовный мир. Мы видим, как фантазия постепенно теряет возможность опираться на приходящее извне. А то, что здесь действуют не просто мнения, а силы, глубоко коренящиеся в душевной жизни людей, — это может явствовать из одного небольшого факта.

Один эпический поэт нового времени, Клопшток, решил обратиться к библейской теме. Он был глубоко религиозной натурой, даже с более глубокими подосновами, чем Гомер, и сознательно хотел стать для нового времени тем, чем был Гомер для своей эпохи. Он попытался обновить образ мыслей Гомера. Но тут он фактически пошел против самого себя. Он уже не мог сказать: "Воспой мне, о Муза…", — а вынужден был начать свою "Мессиаду" так: "Воспой, о бессмертная душа, грешного человека спасение…" Здесь мы видим наличие прогресса в художественном творчестве человечества.

Перенесемся еще на пару столетий вперед. От Данте обратимся к великому поэту XVI–XVII веков — к Шекспиру. У Шекспира мы опять видим примечательный прогресс, — под прогрессом я понимаю продвижение вперед. Обычно, когда хотят оценить творения Шекспира, это становится вопросом эмоций, становится критикой. Здесь же речь идет не о критике, а о фактах, не о возвеличивании одного поэта над другим, а о необходимом, закономерном продвижении вперед.

Мы видим, что человеческое развитие в нашей части мира, пройдя путь от Данте к Шекспиру, приняло примечательное направление. Что нас особенно поражает у Данте? То, что человек со своими откровениями духовного мира стоит совершенно один, он описывает значительное переживание, но — пережитое в собственной душе. Можете ли вы себе представить, что Данте изобразил бы ту же самую истину, если бы описывал свои видения пять — шесть раз подряд, один раз так, другой раз иначе? Разве не возникало у вас ощущения: если такой поэт, как Данте, описывает нечто подобное, то, значит, мир, в который он себя помещает, таков, что, в сущности, может быть описан только один раз? Именно это Данте и сделал. Это мир одного человека, но и вместе с тем мир одного мгновения, в котором человек становится единым с тем, чем для него является духовный мир. Исходя из этого следовало бы сказать: Данте вживается в лично — человеческое. И это лично — человеческое — его собственное. Поэтому он должен был показать это собственное, лично — человеческое, со всех сторон.