Рудольф Штейнер - Метаморфозы душевной жизни.Путь душевных переживаний. 2 часть

Так с пробуждением Я-чувства, которое тайнами развития человечества приносится с Запада и встречается в душе Эсхила с реминисценциями образной фантазии Востока, возникает драматический жанр. Интересно, что древние предания удивительным образом подтверждают то, что мы пытаемся сейчас познать с помощью духовнонаучного исследования.

Существует удивительное предание, частично снимающее с Эсхила подозрение в разглашении тайн мистерий (в чем его обвиняли), ибо он вовсе не был посвящен в Элевсинские мистерии. Он не стремился изобразить в своем творчестве то, что мог бы получить из храмовых тайн, из которых излилась гомеровская поэзия. В определенном смысле Эсхил был далек от мистерий. Зато рассказывают, что в Сицилии, в Сиракузах, он был приближен к той тайне, которая связана с происхождением человеческого Я. О происхождении Я возвещалось там иначе, нежели в древности: не в форме оды, развитой орфиками, не в форме гимнов, возносимых человеческой душой уже не видимым, а только смутно ощущаемым божественно — духовным мирам. Здесь искусство сделало шаг вперед. Мы видим, что оно совершенно естественным образом выросло из истин древности, проделав, однако, путь к человеческому Я. И оно стало таким, каким является, потому что должно было охватить мыслящее, стремящееся и волящее человеческое Я. В ходе того, как человек совершил переход — из жизни во внешнем мире вошел в собственный внутренний, из образов гомеровской поэзии возникли драматические герои Эсхила — наряду с эпосом появилась драма.

Таким образом, мы видим древние истины продолжающими свою жизнь в искусстве в другой форме, видим, как через фантазию передавалось то, что могло быть получено из древнего ясновидения. И то, что сохранилось в искусстве с древнейших времен, обратилось к пришедшему к самому себе человеческому Я, к человеческой личности.

А теперь сделаем гигантский шаг вперед. Перешагнув через тринадцать — четырнадцать столетий после Рождества Христова, перейдем к той великой личности, которая в середине средневековья так захватывающе поднимает нас в область, которой может достигнуть человеческое Я, когда оно исходя из самого себя поднимается к созерцанию божественно — духовного мира, — перейдем к Данте. Последний создал нам в своей "Комедии" творение, о котором Гёте, всегда отдававшийся его воздействию, в старости, когда оно вновь встретилось ему в переводе одного из знакомых, написал такие слова, выражая благодарность переводчику за посланный перевод:

Достоин тот благодаренья, Кто проторить нам путь помог К той книге, что слезам и преньям Огромный подведет итог.

Какой же шаг сделало искусство от Эсхила до Данте? Как представляет нам Данте божественно — духовный мир? Как проводит он нас через три ступени духовного мира: ад, чистилище и рай, — через миры, лежащие за пределами чувственного бытия человека?

Здесь, если можно так выразиться, главный дух человеческого развития продолжал работу дальше. У Эсхила нам повсюду встречаются еще духовные силы: против Прометея выступают боги — Зевс, Гермес и другие; Агамемнон тоже имеет дело с богами. Это еще отголосок древних созерцаний, отголосок того, что древнее ясновидческое сознание в доисторические времена впитывало в себя из окружающего мира. Совсем по — другому всё это у Данте. Данте показывает, как он исключительно через погружение в собственную душу, через развитие дремлющих в ней сил и через победу над всем, что препятствует их развертыванию, "в середине жизни", как он многозначительно сообщает, то есть в возрасте тридцати пяти лет, сумел проникнуть взором в духовный мир. Если люди со старым ясновидческим сознанием направляли взор в духовное окружение, если Эсхил, по меньшей мере, считался еще с древними божественными образами, то Данте представляет собой поэта, который погрузился в глубины собственной души, который полностью пребывает внутри своей личности и в ее тайнах и который на пути этого личного развитии вошел в духовный мир, описанный им в мощных образах его "Комедии". Здесь душа Данте как личности совершенно самоцельна. Она не делает оглядок на откровения извне. Нельзя представить себе, чтобы Данте мог писать так же, как Гомер или Эсхил, чтобы он брал из преданий образы древнего ясновидения. Данте опирается на то, что в Средние века можно было развить всецело силами человеческой личности. И снова мы приходим к тому, что уже неоднократно подчеркивалось: человек должен преодолеть то, что затуманивает его ясновидческий взор.