Сергей Борисов - Шерлокиана. Смерть русского помещика и другие правдивые истории

– Пестиком, – пролепетал я, озадаченный вопросом.

– Разве?

Я потянулся за книгой, но Холмс движением руки остановил меня.

– Не трудитесь. Я вам напомню. Смердяков говорит: «Я тут схватил это самое пресс-папье чугунное, на столе у них-с, фунта три ведь в нем будет, размахнулся, да сзади его в самое темя углом». Заметьте, Уотсон, углом! Там почему же на суде фигурировал пестик? Да потому, что удары были действительно нанесены им! И тут вы, возможно, сами того не желая, оказываетесь правы. Пестик! Вот факт, на котором базируются мои рассуждения. Даже если бы ошиблись медики, осматривавшие тело Федора Павловича Карамазова, даже если бы они не обратили внимание на то, что ранения имеют совершенно иные характерные особенности, чем при ударе достаточно длинным округлым предметом, то суд присяжных, в те времена только-только введенный в России 3 3 Суд присяжных был введен в России по судебной реформе 1864 года. Действие романа происходит летом и осенью 1866 года. , не упустил бы этой детали и исправил оплошность. Но если Карамазов-старший был убит пестиком, а не пресс-папье, как утверждал Смердяков, то и убийца не он. Это очевидно, Уотсон! Кстати, лакей уверял, что вытер пресс-папье и поставил его на место. Да будет вам известно, что уничтожить следы крови отнюдь не так просто, как думают некоторые, а потому любой человек, вооруженный увеличительным стеклом, сразу бы понял, в чем дело.

Я был не просто обескуражен доводами Холмса, я был раздавлен ими. А он между тем все так же методично ронял слово за словом.

– Вспомните последний разговор Смердякова с Иваном Карамазовым. Смердяков находится в состоянии крайнего нервного возбуждения, он балансирует над бездной, имя которой – Безумие. Не логично ли, в таком случае, допустить, что его мучают сомнения, что остатки разума протестуют против утверждения «я убил». И самоубийство Смердякова – это не раскаяние, не крушение надежд, это невозможность сосуществования в одном человеке двух полярных, взаимоисключающих «я»: Я-убийца и Я-не убийца. Измученное сознание лакея не выдерживает этой раздвоенности. Своим самоубийством Смердяков лишает суд не обвиняемого, но свидетеля, так как нет гарантии, что не найдется человек, который, выслушав его путаный бред, сможет разобраться в истинном течении событий. Другое дело, принял бы суд во внимание показания Смердякова? Ведь, что ни говори, а Смердяков психически больной человек, то есть человек с ограниченной ответственностью. Думаю, что нет.

Я слушал Холмса, а на языке уже вертелся вопрос. Когда Холмс умолк, я вскричал в возбуждении:

– Но кто же тогда убийца?

– Римляне вопрошали: «Кому это выгодно?». Прислушаемся к ним и определим побудительный мотив. Очевидно, что мотив этот – деньги. В сущности, в романе фигурируют две суммы, каждая из которых могла стать потенциальной причиной смерти Федора Карамазова: 3000 рублей, предназначенные Федором Павловичем Грушеньке, и 120000 рублей – наследство, которое в случае смерти отца получат братья Карамазовы. Итак, 3000 рублей. Кого они могли заинтересовать? Смердякова. Эта сумма, вкупе с той, которую он надеялся получить от Ивана Карамазова, позволила бы ему уехать в Париж. Иначе говоря, обладая этими деньгами, он мог реализовать мечту о собственном ресторане. Но Смердяков не убивал, так?

Я согласно кивнул головой. Холмс не заметил этого, было видно, что он сам увлекся своими рассуждениями.

– Кто еще? – спросил он и сам же ответил: – Дмитрий, средний брат. Ему эти три тысячи были необходимы, чтобы погасить часть своего долга Катерине Ивановне и тем самым обрести уверенность, что он еще не совсем пропащий человек. Однако, и мы это можем смело утверждать, Дмитрий отца не убивал. Повествование о действиях Мити той ночью ведет автор, а ему мы обязаны верить. Итак, делаем вывод: 3000 рублей не являются причиной убийства.

– Наследство, – прошептал я.

– Да, наследство! – торжественно произнес Холмс. – 120000 рублей, огромные деньги. Кто наследует состояние Федора Павловича? Иван, Дмитрий, Алеша. Братья Карамазовы. Дмитрий не убивал, это мы уже выяснили. Остаются Иван и Алеша. Алеша и Иван. Кто из них?

Холмс оторвал глаза от пляшущих в камине язычков пламени и посмотрел на меня. Мне стало жутко.

– Так кто же из них? – повторил мой друг. – Давайте проанализируем действия этих кандидатов в отцеубийцы. Иван. Мог ли он совершить это преступление? Мог. Правда, он говорит Смердякову, что уезжает в Чермашню, тем самым развязывая тому руки, давая, в сущности, согласие на убийство отца. Именно так трактует Смердяков слова Ивана, именно так и было в действительности. Уезжать-то Иван уезжает, но пребывает ли в Чермашне неотлучно? Указания на это, кроме его собственных слов, в романе нет. Почему не допустить, если предположить противоположное: каждую ночь Иван наведывается в сад отца, дабы лицезреть, как лакей Смердяков приводит в исполнение то, что он, Иван, внушил ему? Да, такое допущение возможно. Как развиваются в таком случае события? Иван видит Дмитрия, видит, как тот бьет по голове Григория и… убегает. По комнате мечется Федор Павлович. Смердякова нет. План рушится, и у старшего из братьев возникает мысль воспользоваться удобным случаем. Он проникает в дом и убивает отца. В последнее мгновение, успев скрыться в саду, он видит Смердякова, понимает, что тот не в себе, наблюдает за его поведением в доме (это ему позволяет настежь открытое окно) и решает тяжесть преступления переложить либо на его плечи, либо на плечи Дмитрия. На чьи именно, покажет будущее, но, разумеется, Иван с его аналитическим умом, предпочел бы видеть на скамье подсудимых брата, нежели лакея: брат, будучи осужден, лишится права на наследство, и тем самым доля Ивана возрастет на 20000 рублей. Именно поэтому даже во время разговора со Смердяковым, их последнего разговора, в котором лакей признается в убийстве Федора Павловича, Иван не хочет верить его словам – 20000 ускользают из его рук.