Где-то далеко ухает сова. Ей вторит гортанный голос с противоположной стороны долины. Солнце еще не встало; шумный день все еще впереди, а сейчас царит тишина. В восходе солнца есть что-то необыкновенное, священное. Это молитва, это гимн восходящему солнцу, этому необыкновенному спокойному свету. Ранним утром свет был приглушенным, не было ни ветерка; и все растения – и деревья, и кусты – были тихие, спокойные. Они словно замерли в ожидании – в ожидании восхода. До появления солнца, наверное, было еще около получаса, и рассвет медленно окутывал землю своим необыкновенным покоем.
Медленно, постепенно самая высокая гора осветилась, ее коснулись солнечные лучи, яркие и золотые; снег на вершине был чист, не тронут светом дня.
Ты поднимался вверх, оставляя далеко внизу маленькую деревушку, гомон земли – кузнечики, куропатки и другие птицы запели свою утреннюю песню, гимн дню, начали его пышное почитание. Когда солнце наконец взошло, ты был частью его сияния; ты оставил позади все, что породила мысль. Ты полностью забыл себя. Душа освободилась от всех своих борений и страданий. И пока ты поднимался, не было никакого чувства отделенности – даже чувства, что ты человек.
Утренний туман медленно собирался в долине, и ты был этим туманом, – становясь все плотнее, все больше и больше сгущаясь в наваждение, в небылицу, в глупость человеческой жизни. Ты долго был наверху, а потом начал спускаться обратно. Там был шепот ветра, насекомые, голоса множества птиц. Пока ты спускался, туман таял. И вот уже улицы с магазинами, и великолепие рассвета быстро улетучилось. Ты вернулся к своей каждодневной рутине – к привычным оковам своей работы, к спорам с людьми, к разделению и отождествлению, к враждующим идеологиям и подготовке к войне, к своей собственной внутренней боли и нескончаемой человеческой печали.
Пятница, 11 марта 1983 г.
Стояло прохладное, свежее утро, и свет был таким, какой бывает только в Калифорнии, а именно в южной ее части. Это поистине совершенно необыкновенное освещение.
Мы объехали весь мир – по крайней мере большую его часть, – и видели самое разнообразное освещение и облака в разных частях Земли. В Голландии они очень близко; здесь же, в Калифорнии, облака на синем небе могут словно бы светиться вечно тем особым светом, который присущ именно этим огромным особенным облакам удивительной формы.
Утро было прохладным и очень приятным. Ты взбирался вверх по каменистой горной тропе все выше и выше, смотрел сверху на долину и видел ряды апельсиновых деревьев и авокадо, холмы, которые опоясывали долину, и казалось, что ты больше не принадлежишь этому миру: все осталось позади – и усталость, и уродливые человеческие взаимодействия. Все осталось далеко внизу, а ты поднимался все выше и выше по каменистой тропе. Далеко внизу осталась людская суета, гордыня, вульгарность униформ с медалями во всю грудь, нелепая вычурность странных одеяний священнослужителей. Ты оставил все это позади.
Поднимаясь по тропе, ты чуть не наступил на маму-перепелку с выводком из двенадцати или более птенцов. Они с щебетаньем разбежались по кустам. Когда ты ушел вверх от них и оглянулся, мама уже собрала их вокруг себя, и теперь, под крылом матери, они были в безопасности.
Ты карабкался несколько часов кряду, прежде чем оказаться на огромной высоте. Иногда ты видел неподалеку медведя, но он не обращал на тебя внимания. Оленей на другой стороне ущелья твое присутствие тоже не беспокоило. Наконец ты вышел на каменистое плато. К юго-западу за горами виднелось море, такое синее, такое спокойное – и такое бесконечно далекое. Ты сел на гладкий камень, который век за веком выжигало безжалостное солнце, прорезая на камне трещинки. В маленьких трещинах сновали взад и вперед какие-то крошечные существа. Царила совершенная тишина, полная и бесконечная. В небе кружила очень большая птица – здесь ее называют кондором. Природа была неподвижна, не считая этой птицы в небе и крошечных букашек в трещинах камня. Стояло безмолвие, свойственное лишь тем местам, где не ступала нога человека, – полное умиротворение.
Все осталось далеко внизу, в той маленькой деревушке, буквально все: твое «я» (если оно вообще было), твои пожитки, ощущение, что тебе принадлежит твой опыт, твои воспоминания о вещах, которые что-то для тебя значили, – все осталось позади, внизу, среди сверкающих рощ и фруктовых садов. Здесь же было абсолютное безмолвие, и ты был совершенно один.
Читать дальше