Гайк Октемберян - Посвящение Исиды. Том первый. Эта книга о дежавю, о потопе, о посвящении

Всё, что пролежало в этой КУЧЕс весны, уже подсохло и было не таким тяжёлым, как всё то, что стали подвозить с эстакады. Чтобы этой КУЧИ ХВАТИЛОна всю зиму, в печах нужно было сжигать сухие части стволов вместе с теми, которые стали подвозить с эстакады, которые были ещё сильно влажными. На тележке была укреплена клетка, в которую на эстакаде бросали и комеля, нижние прикорневые части стволов, и стволы берёзы или осины, которые оказывались слишком тонкими. Эту тележку подвозили на тракторе.

Эти тонкие стволы не стоило отрезать по полметра в длинну. И они сначала были метровыми или полутораметровыми. Затем эти стволы стали становиться и толще и длиннее. Они, значит, становились и тяжелее. После того, как они стали ДВУХМЕТРОВЫМИ, стали попадаться и трёхметровые, и четырёхметровые, и такие, что в печку уже не влезали.

Через сутки меня в кочегарке менял отец, а его – один приехавший из Казахстана. А его один местный тракторист. На самой эстакаде кто-то обрадовался возможности как-то нагадить «понаехавшим». Эти слишком тяжёлые стволы пришлось оставлять в стороне. Их потом тот бульдозер, который каждое утро из КУЧИсгребал и подталкивал поближе к воротам кочегарки сухие комеля и короткие брёвнышки, убирал их в сторону, а затем на свалку.

Те дрова, которые я как УСПЕЛпривезти в самом конце 1991года, пролежали у ограды нашего дома и ВТОРУЮзиму. Ни сил, ни времени на то, чтобы распилить брёвна и затем их расколоть, у нас в 1992 году не оставалось. Эти дрова я и отец вручную распилили только летом 1993 года.

Весной 1993 года к нам вдруг заявился одноглазый и стал выражать своё недовольство тем, что сестра продолжает оставаться у них дома. Он так возмущался, словно это мы её там оставили и с тех пор стали позволять себе злоупотрелять его терпением. Её мамаша так и не приехала в Сибирь, землю смертей и ссылок, чтобы забрать свою дочку. «А как она у вас оказалась?!!» – я со злостью спросил его, прерывая ход его возмущения и негодования, и мой вопрос остался без ответа. Мой отец вышел с одноглазым, чтобы пойти и вернуть назад мою сестру и её вещи.

Сестра вернулась какой-то сильно притихшей. Я даже не почувствовал НЕОБХОДИМОСТЬей что-то говорить и в течение месяца, и через ДВАмесяца, и через три месяца, и через четыре месяца. Когда мы оказались в тяжелейшем положении, она стала помогать СДЕЛАТЬего ещё тяжелее. Когда она что-то оставляла и забывала убрать, я обращал её внимание на это с помощью пощёчины. Если она пыталась что-то мне ещё говорить, пощёчина ПОВТОРЯЛАСЬс большей силой.

Только ПЕРВОЕвремя сестра сидела дома, потом она опять стала заходить к Светке-соседке и стала задерживаться у неё дома, но не так долго, как она это прежде себе позволяла. К концу лета она вышла замуж и оставила нас.

Чтобы ЗАКРЫТЬСЯв нашем «ковчеге», у нас ушло почти ДВАгода. Неужели у Ноя на это могло уйти меньше времени? Неужели ни одна ДЫРЯВАЯдуша не стала мешать ему СДЕЛАТЬ это?

8. Мне снились страшные сны. То ли из-за того, что дом был РАЗДЕЛЁНна ДВЕчасти внутренней перегородкой, то ли из-за того, что мы перезимовали в одной его части, то ли из-за того, что то одного НЕ ХВАТАЛО, то другого, мне часто снилось, что купленный дом не принадлежал нам ПОЛНОСТЬЮ. То мне снилось, что я купил только полдома. То мне снилось, что ВТОРАЯего часть была уже ОТДЕЛЬНЫМдомом и где-то на другой улице или даже в другом селе. Мне приходилось разрываться между ДВУМЯдомами, и я понимал, что у меня не получится удержать за собой ДВАдома.

Во ВТОРОЙчасти дома, или во ВТОРОМдоме, часто не было ни пола, ни потолка. И дверей в проёмах могло не быть, и окон могло НЕ ХВАТАТЬ. Я часто чувствовал своё ПОЛНОЕбессилие СДЕЛАТЬполы, потолки, двери и окна в таком доме, и просыпался ОХВАЧЕННЫМбезысходностью и отчаянием.

Мне часто снилось, что часть крыши или вся крыша дома обвалилась, и у меня нет никакой возможности её починить. Часто снилось и то, что я с отцом опять оказывался в Армении, в полуразобранной палатке. И тогда оставалась только надежда на то, что сможем уехать. Но совсем скоро становилось ясно, что уехать на Алтай, где у нас есть дом, у нас не получиться. Мы часто оставались и без палатки, и без дома, и с пониманием, что уже НИЧЕГОне можем СДЕЛАТЬ. Я часто просыпался от ощущения какой-то лютой бесприютности ОКРУЖАВШЕГОнас мира, от ощущения нашей ПОЛНОЙбеспомощности противостоять его враждебности. И НИЧЕГОнас уже не могло спасти. Нам оставалось только пропадать. Спасения не было нигде. Мои чувства обострялись до крайности, когда я засыпал. Все тревоги и опасения набирали такую жуткую беспощадную силу, что мою грудь начинали пронизывать чудовищное отчаяние и чудовищная безысходность.