Олег Гор - Просветленные не ходят на работу

Поняв, что юноша не отстанет, монахиня спросила, что именно в ее внешности больше всего поразило парня. И тот забормотал о прекрасных глазах, синих, точно небо над Гималаями, ясных, как вода горного озера.

– И тогда… – брат Пон хитро глянул на меня. – Она вырвала собственный глаз. Вручила его охотнику со словами «вот, держи этот комок слизи и утоли свое влечение»…

Услышав подобное, я содрогнулся, но в то же время мне стало намного легче – глупо расстраиваться по поводу каких-то статуэток, если ты можешь потерять часть собственного тела!

– И ты думаешь, она переживала из-за этой потери? Что-то я в этом сомневаюсь.

– Ну да, мне до такого самоотречения далеко… – проворчал я.

– Каждый обладает возможностью познать истину, и все в этом смысле равны, – сказал монах. – А теперь я скажу, что произойдет благодаря тому, что я сделал с твоими бодхисаттвами. На основе этой груды щепок через несколько лет возникнет муравейник. Насекомые из него уничтожат змеиные яйца, одно из которых в ином случае произвело бы на свет ядовитого гада. Ну а тот укусил бы еще не родившегося мальчика из знакомой тебе деревни, и тот бы умер.

– Что, правда? – недоверчиво спросил я.

Брат Пон вряд ли способен на ложь, но он может запросто выдумать эту историю, чтобы проиллюстрировать некие принципы.

– Нет ничего строго определенного в этом мире, но такой вариант очень вероятен.

– А как же те статуэтки, которые вы показывали мне? – озвучил я, наконец, тот вопрос, что так и рвался на язык. – Почему они сохранились? Ведь смерть заберет их?

Монах рассмеялся.

– Я знал, что ты спросишь! Первый комплект, изготовленный мной в ученичестве, мой наставник швырнул в огонь, после чего я едва не бросился на него с кулаками. Бодхисаттвы, послужившие тебе образцами, вырезаны мной намного позже, когда я стал куда более пустым… Я к ним совершенно не привязан, могу уничтожить в любой момент. Возможно, когда-то и ты обзаведешься своим комплектом, и поверь, создать второй будет намного легче, чем первый.

Ополоснув миску, я убедился, что не пропустил ни комочка риса, ни кусочка овощей, и отставил ее к остальным.

Все, с мытьем посуды покончено, нужно отнести ее на кухню…

Но, повернувшись, я обнаружил, что на берегу, рядом с мостками стоит непонятно откуда взявшийся брат Пон.

– Погоди, не спеши, – сказал он, не отрывая взгляда от другого берега, что едва просматривался сквозь дымку. – Думал ли ты о том, как будешь жить, когда вернешься?

– Вы отучили меня беспокоиться о будущем, – и, помявшись, я без охоты признался: – Хотя иногда я все же размышляю, что ждет меня там, среди людей, знавших меня совсем другим.

– Насчет этого можешь не беспокоиться. Люди не отличаются наблюдательностью. Мало кто заметит, что ты изменился.

Я пожал плечами.

– Поначалу тебе придется особенно тяжело, – продолжил брат Пон, задумчиво водя по воде кончиком посоха. – Старые привычки и способы восприятия, на которых базировался твой мир, разрушены, и многие безвозвратно, новые же будут тебе скорее мешать, чем помогать… Ты попытаешься жить там так же, как жил здесь, и у тебя не получится, и тогда наступит разочарование в том, чему я учил тебя.

– Не наступит! Я… – я осекся, заметив на губах монаха понимающую усмешку. – Наверное…

– Многое ты потеряешь, – продолжил он так, словно я вовсе ничего не говорил. – Главное должен сохранить – самонаблюдение, усилие, концентрацию, осознание себя как потока мгновенных состояний, радость, спокойствие и умиротворение, и все это в любых условиях, не в мирной обстановке вата, а в бурлении обычной жизни, в делах и заботах, в столкновениях с другими…

Я невольно глянул в ту сторону, куда неотрывно смотрел брат Пон, в первый момент не увидел ничего интересного, но затем понял, что Меконг, обычно бурый и мутный, выглядит сегодня не совсем так.

По поверхности реки шла серебристая полоса, местами она исчезала, словно ныряла вглубь, но затем вновь появлялась. Вокруг нее вились несколько других, темно-желтая, золотистая и серая, и выглядело все это пучком исполинских поблескивающих лент.

– Вот так и мы, – сказал брат Пон задумчиво. – Возникаем, чтобы раствориться. Затем снова и снова… Сталкиваемся с другими, расстаемся, забываем, что было ранее… Крутится колесо, миллионы раз забрасывая нас в разные уголки Вселенной… И зачем? Кажущаяся полнота бытия оборачивается пустотой, в то время как истинная пустота обещает невероятное богатство существования…