Татьяна Артемьева - Последний Рим, или Конец лжепророка

"Кто уверил человека, что это изумительное движение небосвода, этот вечный свет, льющийся из величественно вращающихся над его головой светил, этот грозный ропот безбрежного моря, – что все это сотворено и существует столько веков только для него, для его удобства и к его услугам? Не смешно ли, что это слепое и жалкое создание, которое не в силах управлять собой, и предоставлено ударам всех случайностей, объявляет себя владыкой Вселенной, малейшей частицы которой оно даже не в силах познать, не то что повелевать ею!

По суетности своего воображения он равняет себя с богом, приписывая себе божественные способности, отличает и выделяет себя из множества других созданий, преуменьшает возможности животных, своих собратьев и сотоварищей, наделяя их той долей сил и способностей, какой ему заблагорассудится. Как он может познать усилием своего разума внутренние и скрытые силы животных?.. Нужно признать равенство между нами и животными" (Монтень. Опыты. С. 32–34.).

Лжепророк продолжает настаивать на абсурдном равенстве человека и животного, позволяющем поставить человека на уровень животных и обращаться с ним по-скотски. Жертвоприношение животных, лежащее в основе религии зверей, разрешает убивать животных без суда и следствия. Покорность жертвы, воспетая лжепророком, предписывается также и человеку, попавшему в стойло лжепрогресса. Морелли, называющий собственные губительские идеи законами природы, предлагает человеку покорность жертвенного бычка, и он знает, о чем говорит:

"Так как у человека разум сменяет своего рода слепое чувство, то он создан быть самым смирным и послушным из всех животных" (Морелли. Кодекс природы. С. 32).

Как и следовало ожидать, равенством, этим коньком лжепророка, дело не закончилось. Следующим этапом явилось превосходство. Лжепророк, увлекаемый движением вспять, спешит провозгласить превосходство животного над человеком, имея в виду при этом собственную власть над человечеством, отнятую им у истинного бога. И эта власть – власть животного божества. Он продолжает лгать:

"Легко допустить, что многие животные могут иметь больше способностей и много больше света ума, чем человек" (Джордано Бруно. Тайна Пегаса с приложением Килленского осла. – Диологи. С. 489).

Так опорой лжепророка в его лжи продолжает являться идея превосходства ума над душой. Умудренная опытом прошлых жизней душа, связующая человека с богом и судьбой от бога, продолжает мешать лжепророку. Не имеющий души сам, он ставит человечество в положение животных, также не имеющих ни души, ни судьбы. Участью таких животных распоряжается само животное божество, и для того, чтобы закрепить свое положение, оно неизбежно ставит людей в условия стада, чтобы повелевать людьми. Но для того, чтобы овладеть ситуацией в полной мере, лжепророку приходится все время преодолевать сопротивление человеческих душ, заложенное природой и богом. Отсюда постоянная декларация приоритета ума над чувством. Не имеющий души, но обладающий разумом животный бог способен усилить лишь субстанцию ума, что он и делает. Так рождается культ разума.

Развитие религии зверей уводило в сторону от подлинных божеств и устанавливало новые, но ложные ценности. Общение с божеством природы было оттеснено новыми, чужими ориентирами. Так родились культы кумиров. Отрыв от бога и природы ставил кумира вне природы. Отказываясь от соблюдения законов жизни и вселенной, новоявленные кумиры оказывались вне законов и противились жизни, то есть служили уничтожению природы и человечества. Таким образом сам кумир не только был бесчеловечен, но он был зверем в прямом смысле слова. Человечество и не заметило, как стало поклоняться зверю как таковому.

Вот как образно говорит об этом Ницше:

"Все эти высшие люди, два короля, папа в отставке, злой чародей, добровольный нищий, странник и тень, старый прорицатель, совестливый духом и самый безобразный человек, все они, как дети или старые бабы, стояли на коленях и молились ослу. И вот начал самый безобразный человек пыхтеть и клокотать, как будто что-то неизрекаемое собиралось выйти из него; но когда он в самом деле добрался до слов, неожиданно оказались они благоговейным, странным молебном в прославлении осла, которому молились и кадили. И этот молебен так звучал:

– Аминь! Слава, честь, премудрость, благодарение, хвала и сила богу нашему, во веки веков! – Осел же кричал на это -