Татьяна Артемьева - Последний Рим, или Конец лжепророка

В данном отрывке присутствует и протест лжепророка против потока как проявления жизни, протест против движения как такового. Он однозначно предлагает "закрепиться неподвижно". Так же, как и прежде, лжепророк пытается обличить человеческие страсти. Это все те же страсти знания, господства, да заодно и чувствования вообще! Лжепророк и не пытается оторваться от изначальной позиции apallaton'а. Он по-прежнему идет за ним и проповедует его учение уничтожения страстей, за которым прячется ущемление прав души и, что того хуже, противление богу. Лжепророк все с тем же рвением сопротивляется страсти знания и страсти господства, задействующих глубокие пласты мудрости души, накопившей бесценные сведения высоких цивилизаций. Но именно эти признаки цивилизации и раздражают лжепророка более всего. Он по-прежнему пытается помешать душе творить блага жизни, удобства и красоту, проявлять себя в творческом труде и наслаждении высокоорганизованной жизни. Все это лжепророк по-прежнему квалифицирует как соблазн и грех страсти знания и страсти господства. Лжепророк по-прежнему стремится уровнять всех и вся, и уровнять на самом низком животном уровне, поскольку именно этот уровень ему доступен более всего.

Лжепророк часто спекулирует на чувстве отчужденности, какое неизбежно должна испытывать задержанная искусственно на Земле, прошедшая земную эволюция душа. Ее тянет к звездам, а лжепророк выдает эту тоску за стремление к воссоединению единоверцев в Небесном Иерусалиме, намекая также на свою тоску. Но его тоска – это тоска инопланетного божества, навсегда чуждого и чужого на Земле, тоска по далекой родине чужого божества, завоевывающего чужую территорию.

В целом цитата Паскаля вызывает чувство безысходности и дискомфорта, которые сопутствуют всем проявлениям лжебожества. Собственно, сама ложь вызывает протест мудрой души, и с этим поделать ничего нельзя. Истинный бог предохраняет человека от ошибок посредством чуткой реакции души. Лжепророк по-прежнему находится в оппозиции к душе и противлении богу. Мимоходом лжепророк успевает оскорбить и тело, желания которого квалифицирует как "похоть плоти", что также является знакомым приемом, и об этом еще пойдет речь в книге. Мы также вернемся к этой теме, когда будем рассматривать процесс оскорбления божества Земли (См. следующую главу).

Итак, Блез Паскаль предлагает "укрепиться неподвижно", уподобившись премудрому пескарю, навсегда спрятавшемуся от жизни. И сейчас мы увидим, что подобное положение, предлагаемое человеку, вовсе не столь безобидно, каким кажется на первый взгляд. За ним скрывается все то же противление жизни, доходящее до откровенного уничтожения природы. Так, Гегель в своей "Религии в-самом-себе-бытия" изрекает:

"Я – вечный покой" – (Лекция "Естественная религия", гл. «Культ», соч. "Философия религии" 2-х т.т., т. 1. С. 530).

Что же такое вечный покой в понимании лжепророка? Понятие покоя содержит стремление лжебожества замкнуться в самом себе, насладиться своим одиночеством, оторваться от всякого движения как такового. Мы имеем дело с учением самости, исповедующим любовь лжебожества к самому себе. Условием существования такого божества является смерть живой природы, каковую и проповедует лжебожество безо всякого стеснения. Теоретик лжепророчества Г.Ф. Гегель излагает это учение следующим образом:

"Бог… осознает эту экспансию как утраченную точечность и наполняется озлоблением. Озлобление – это форма, это концентрация в пустой точке. Бог находит себя, как таковой, а свое существо – расплеснутым в беспокойную бесконечность, где нет настоящего, а лишь дикий выход за пределы всех границ… Это озлобление, будучи таким выходом, представляет собой разрушение природы. Выход за пределы образов – в такой же мере абсолютный уход в себя самого, превращение в средоточие. Там озлобление пожирает свои образы. Все обширное царство природы должно пройти через это средоточие; при этом размалываются ее кости и разжижается ее плоть"(Гегель. "Работы разных лет", афоризм № 48. Т.2. С. 542).

Итак, смерть природы – цена искусственной мироизоляции и неподвижности упоенного собственным «я» губителя, возомнившего себя богом. Стремление к подобной цели навсегда определило слово лжепророка как проповедь открытой ненависти к жизни. Христианское учение столь же оппозиционно по отношению к жизни: "Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником" (Лук., 14, 26).