Дамина Райт - Крылья рух

– Ваше Величество… правильно ли я понимаю… что Её Светлость едет в Гердению… чтобы узнать что-то, чего мы не знаем… о войне чудовищ-драконов с людьми?

Эсфи улыбнулась старому лорду. Быстро же слухи разносятся по дворцу!

– Её Светлость едет к герденам, чтобы укрепить нашу дружбу с ними. Ведь гердены были дружны с моей матерью, и, конечно, я буду делать, как она.

Лорд Мерофаль кивнул, откинулся назад в кресле, и, словно от облегчения, выпил сразу полкубка вина. Глянув на Мэриэн, Эсфи заметила, как та плотно сжала губы.

«Почему лорд так беспокоится?» – спросил любопытный Анриэ.

«Мерофаль – приятель Верховного жреца, ходит на все службы», – Эсфи чуть двинула плечом, потому что Анриэ дышал ей в ухо, и он поёрзал. Сел так, что вовсе стало щекотно, и Эсфи, не привлекая к себе взглядов окружающих, очень аккуратно сняла ларма с плеча и посадила к себе на колени.

«А при чём тут службы?» – не понял Анриэ.

Эсфи терпеливо ему объяснила:

«При том, что Премудрый Керфен – святой праведник. Жрецы его чтят, и мы должны чтить. А если он окажется плохим, лживым человеком, а драконы, наоборот, ни в чём не виноваты были… Мерофаль опасается, что это бросит тень на всю нашу веру».

«Всё ясно», – и ларм хихикнул, словно в опасениях Мерофаля было что-то забавное.

Зато вера самой Эсфи из-за одного только Керфена не пошатнётся. Ведь и Леденд, которого казнили, был Верховным жрецом, но потом оказался изменником – и это вовсе не значило, что плохи боги. Плох тот, кто говорил, что исполняет их волю, и солгал!

– А вот ещё Рекалья покажет, на что она способна, – донёсся до Эсфи весёлый голос Арны. Рекалья вернулась из графства Саффе во дворец – погостила у подруги, и хватит. Пухленькая, с виду неуклюжая Рекалья с молниеносной быстротой перехватывала на лету все ножи, которые Жонглёр посылал в стену, и, держа за рукоять, опускала на стол. Скоро перед ней лежали все обеденные ножи, и даже старые ворчливые лорды восторгались ловкостью и Жонглёра, и Рекальи! А Феррей, краснея, поцеловал ей руку, как знатной даме.

– Надо было её тогда в бой взять! – улыбнулась Эсфи, повернувшись к Мэриэн, но та, глядя в тарелку, ковыряла двузубой вилкой кусок рыбы. Улыбка сползла с лица Эсфи, она вдруг осознала, что завтра утром Мэриэн уедет – надолго уедет, – и сжала её руку. Мэриэн вопросительно посмотрела на неё.

– Поговорим, да? – спросила Эсфи тонким голоском. – После обеда. Наедине.

Лицо у Мэриэн стало такое, как если бы и сейчас слова у неё рвались наружу, но она помедлила – и просто кивнула.

Они танцевали самозабвенно. Крутили в ловких, сильных руках кинжалы, изображали, будто хотят напасть друг на друга. Прыгали, подскакивали, вертелись, скользя босыми ступнями по зеркальному полу. Двое близнецов, одинаково красивых, с тёмными глазами и оливково-смуглыми лицами. Оба разделись до пояса, чтобы показать свои мускулы, свои широкие плечи. И теперь в одних чёрных шароварах ходили по кругу, поигрывая кинжалами и поглядывая на Тарджинью. Кого она выберет – а может, выберет обоих? По законам джиннов невеста могла выйти замуж за двоих мужчин, если они оба согласны. К тому же, братья Рахам и Рихем из Ущелья Тайрикан всё делили между собой, почему бы и жену не поделить?

Тарджинья сидела на своём ложе, обняв вышитую шёлком подушку, и смотрела на танцоров, чувствуя себя усталым шахом, которого невольницы напрасно старались развеселить. В углу комнаты, за розовым занавесом сидели её сёстры и били в бубен, пока танец не прекратился громким: «Хэ!»

Тяжело дыша, Рахам и Рихем повернулись к Тарджинье. Она заметила, как сёстры то и дело отодвигали розовую ткань и высовывали гладко причёсанные головы – полюбоваться на танцоров. Слабая усмешка скользнула по лицу Тарджиньи и исчезла.

Рахам переминался с ноги на ногу, нетерпеливый, с блестящими глазами. Спрятав кинжал, как и его брат, Рахам заговорил:

– Превосходящая луну своей красотой!

Тарджинья хмыкнула. Все женихи повторяли эти слова, и никому из них она не верила. Род Фалеала богат. И мать Тарджиньи не пожалеет денег на свадьбу, на подарки для зятя и его родни, а потом будет подсыпать золота в сундук дочери. Вот и всё – и Тарджинье было бы легче, если бы каждый жених прямо говорил, что явился за её богатством.

– Когда мы с братом тебя увидали, тонкую, как тростник, и белую, как сахар, наши сердца перестали нам принадлежать, – Рахам приложил руку к груди. Брат его молчал – наверное, смущался. А может, просто не умел складно лгать.