Лами Данибур - Большая игра. Том второй. Вспомнить всё!

– Чтоо? – вырвалось в ответ.

– Что «что»? – спросила его мать, выглядывая на балкон. – Что раскричался-то? Залезь обратно! Упадёшь!

Парень выскочил в гостиную, как ужаленный, а потом побежал в свою комнату и захлопнул за собой дверь.

Седая старуха со вьющимися космами, босая, в чёрном, почти сером от грязи, мешковатом платье, опоясанная верёвками, на концах которых привязаны гроздья пустых пластиковых бутылок и забитых всяким хламом пакетов, плелась по центру города. Любой пробуждённый при встрече с этой аномалией сразу же бы сделал проверку на реальность, чтобы удостовериться, не во сне ли он. Но среди прохожих зевак не было пробуждённых. Ей попадались только самые обыкновенные люди – спящие наяву.

Бутылки волочились по асфальту хвостами. Эта пиковая дама, видимо, придерживалась принципа: всё своё ношу с собой! Старуха расстилалась на пять-семь метров в разные стороны, то собирая, то раскидывая верёвки, издавая много шума.

Всем своим существом, казалось, она кричала:

– Люди, я здесь! Я живая! Обратите внимание, я умоляю!

Но прохожие кидали на неё секундные недоумевающие взгляды и сразу же опускали глаза, прибавляя шаг. Кто помоложе, укатывались от смеха. Остальные шарахались, как от чумы, и вновь утопали в собственных мыслях.

В магазины её не пускали, в общественный транспорт тоже, и бабуля не знала, куда себя деть. Наконец, она расселась по-турецки, собрав свои хвосты, на островке безопасности в самом сердце города. С обеих сторон её защищали по четыре полосы движения. Транспорт шнырял туда-сюда, а старуха в круглых очках с чёрной роговой оправой глазами навыкат, полными смертельной тоски, смотрела в бесконечность. Запах её одиночества наполнял воздух своей тошнотворной приторностью и разносился машинами в разные концы города, смешиваясь с пылью и бензином, а потом и вовсе растворяясь в общей безысходности.

– Что читаешь?

– «Паутину» Алана Грея.

– Слушай, не слышала, интересная?

– Да, это последняя его книга. Вышла совсем недавно.

– И как ты всё успеваешь? На работе хватает чтения и писанины. Я забыла, когда в последний раз брала новую книгу в руки.

– Как? Ты же филолог!

– Ну и что? Филолог… надоело всё!

– Сочувствую!

– Не издевайся! Сегодня ещё педсовет! А я хотела уйти пораньше.

– Ой, точно! Но я не пойду, у меня другие планы!

– Анна Романовна, и как Вам всё сходит с рук? Меня бы давно уже уволили!

– И что переживать, ты ж ненавидишь свою работу?

– Мне некуда податься, кому я нужна?

– Юль, ну что за глупость? Юлия Сергеевна, Вы совсем не цените себя!

– Не смешно. Кому нужна толстая тётка, да ещё и с ребёнком.

– Ой, прошу тебя, не начинай! Пойдём в столовку похомячим, у меня с самого утра зверский аппетит!

На следующее утро после встречи с Ладоном Владимир Владимирович проснулся раньше первого укола. Галочка еще не зашла в палату, но свет в коридоре стал ярче и полоской пробивался между закрытой дверью и полом. Тяжёлые веки с трудом поднимались, голова гудела, в горле пересохло и во рту кошки сдохли – горечь стояла страшенная, видно, желчь отходила по полной.

– Иван, ты спишь?

– Ну, чё тебе?

– Тревожно как-то!

– Странный ты мужик, Володька! То слово из тебя не вытянешь, весь такой гордый молчун, то спать не даёшь! То бегаешь по парку больных развлекаешь!

– Кто? Я?

– Ну, не я же!

– Не хотел тебя беспокоить. Что я тут делаю? Я ненавижу больницы!

– Разве это больница? Курорт! Санаторий!

– Скажи, а давно я здесь?

– Ха-ха! Не смешно!

– Сегодня же уеду!

– Куда? Ты привык, что все скачут вокруг на задних лапках. Дома придётся сиделку нанимать, никто за тобой ухаживать не будет просто так! У меня жена была, не только служил стране, но и детей-внуков вырастил, а ты чего на́жил, окромя книжек своих? Да, Вов, а чё ты не женился? Бабы за тобой вон хвостами.

– Не сложилось.