Игорь Муханов - Байки о жигулёвских отшельниках

Тело – футляр для души – распадётся рано или поздно на составные части, даруя пищу травам и цветам. Душа – кудрявое облако, видное отовсюду – проплывёт ранним утром по небу и растает вдали. Но дух – негасимый огонь – будет вечно чадить над миром, осквернённый проповедью без благодати. Вечный дух будет вечно чадить!» – писал своему гимназическому другу, самарцу NN, один отшельник.

Отшельник по прозвищу Вихрь, известный на всю округу своими «сермяжными» стихами, никаких поэтических замыслов в голове не носил. Писать принимался всегда внезапно, как буря налетает на пшеничное поле, нагибая колосья до земли.

Когда за один присест стихи написать не удавалось, отшельник рвал на клочки исписанную решительным почерком бумагу. Рвал даже тогда, когда дописать оставалось всего лишь одну строчку.

Стихи свои отшельник перечитывать не любил. А когда «бумажной продукции», как он своё творчество называл, скапливалось в его пещере чересчур много, выбрасывал её в Волгу с отвесной скалы.

Порой листы с его стихами залетали на плывущие мимо баржи, но чаще всего тонули в воде. И чайки с криком кружились над ними, привлечённые белизной.

Встречаясь с незнакомыми людьми, один отшельник сознательно, сказывают, начинал нести всякую ахинею.

Нёс её, нёс своими распухшими от болтовни губами, пока слушателю не надоедало. И лишь когда отшельника останавливали такими, например, словами: «Сие я могу услышать и в городе Самаре, в Струковском саду!», приступал к серьёзной беседе.

Её отшельник предварял обычно такими словами:

– Радуюсь, брат, тому, что ты различаешь уже Путь и не-Путь… Поговорим о Пути!

Прочитав как-то раз губернскую газету, приплывшую ранним утром по течению Волги-реки, в которой недовольным тоном сообщалось о заселении Жигулёвских гор отшельниками, старец Нектарий молчал до самой темноты. И произнёс при первых весенних звёздах, украсивших небосвод:

– Мы как бельмо в глазу человечества… Однако оно не спешит избавиться от нас!

(из книги одного отшельника)

Жил в нашей обители отшельник, заменявший молитву песнопением. Каким образом такая замена, не предусмотренная каноном Пути, отозвалась на судьбе этого отшельника, неизвестно. Полагаю, что хорошо, и привожу слова одной из его песен:

«Жигули для меня – Святой Остров…

Я окунаюсь в своё детство, как в золотую бадью, и вижу – бадья пуста, в ней нет Жигулей.

В моих взрослых годах так же мало Жигулей, как мало росинок на цветке, что расцвёл в жаркий полдень.

Но когда я озираю свою грядущую старость, глаза мои слепнут от света. Так ярко горит в ней зелёным огнём древнее урочище Жигулей…

Приди и забери меня, Всевышний, когда выйдут сроки, смеющимся от счастья слепым!»

На территории Самарской Луки, согласно указу из Петербурга, проводилась в конце XIX века перепись населения.

Чиновники, приехавшие из Самары, были одеты в мундиры с медными пуговицами, начищенными до блеска зубным порошком. Чиновники обходили избы и задавали крестьянам самые разные вопросы. Об их возрасте, о вероисповедании, о семейном и имущественном положении. И записывали ответы в бумаги, на которых стояла царская печать.

В селе Подгоры в те дни гостил жигулёвский отшельник, спустившийся с гор, чтобы увидеться с местным священником. Переписчики и его включили в свои списки.

Когда отшельнику задали вопрос, какие тот знает языки, он смутился. И ответил, опуская глаза:

– Русский, татарский, мордовский и немного – ангельский язык…

(из письма одного отшельника)

«Когда человек, желая сразиться с Богом, идёт его убить, идёт разбросать куски его тела по сточным канавам, где их тут же пожрут голодные звери, величайшая сила милосердия позволяет Богу идти рядом с ним. И когда человек свалится от усталости и попросит пить, предложить ему воды из своих ладоней».

Один отшельник каждое утро встречал необычной молитвой.

Сидя на вершине Девьей горы, обозревая с орлиного полёта дали, он повторял:

О, неба невесомый монолит,

ты – голубое зарево молитв,

творящихся людьми в любом краю.

Прими молитву скромную мою.