Игорь Муханов - Байки о жигулёвских отшельниках

При дороге, на взлобье горы, молился отшельник. Лицо того отшельника показалось художнику столь благолепным, что решил он его нарисовать.

Достав этюдник и кисти, художник взялся за дело. Но краски, которыми рисовал художник, стали вдруг «чудить». Они впитывались в рыхлую акварельную бумагу, не оставляя следов. В конце концов, получился лишь местами подсинённый лист бумаги – точь-в-точь весеннее небо в облаках!

Возможно, был запрет рисовать отшельника, возможно, и другая причина столь странному явлению была. Много тайн хранит жигулёвский лес, много троп скрывает гора жигулёвская!

Шибко опечалился, сказывают, художник. Но проходил той же дорогой другой отшельник – белый, как груздь, старичок. Посмотрел он рисунок художника, снял шапку и сообщил:

– Как верно изобразил ты душу отшельника!

(из письма одного отшельника)

«В сердце Жигулей, как в зелёном солнце, ощущаешь себя. Свет этого сердца тихий, спокойный. Словно бы свет любви, отрешённой от земных страстей, сошёл на эту землю. Коридорный разговор и кухонная беседа, популярные в красной стране – это не то, не то... Побывай, мой друг, в гостях у зелёного света, в сердце Жигулей!»

В Жигулях, в самом труднодоступном их месте, есть озеро-икона. Если молиться, глядя в его бездонную глубину, не губной, а сердечной молитвой, можно увидеть лучезарное лицо самого Бога.

Следует сразу сообщить, что каждый видит в том озере своего, желанного сердцу Бога. Так, одна женщина, разыскавшая озеро-икону, рассказывала потом, что видела Бога, похожего на её рано умершего отца, носившего русую бородку…

А ещё это озеро Глазом Отшельника называют. Потому что глаза, похожие на это озеро, у жигулёвских отшельников встречали. Каждый, кто в них глядел, также видел своего, желанного сердцу Бога!

А ночью в глазах отшельников отражаются звёзды, хранящие тайны вечных, божественных рун. И никто толком не знает, какого Бога видят в глубине неба, как в неком чудесном озере, отшельники.

Один отшельник каждое утро, желая пользу родному краю принести, обходил границы Жигулей. Обходил он границы в своём воображении, ясно представляя себе дорогу, каждый камень на ней.

На плече у отшельника поблёскивала алебарда, напоминавшая ущербную луну. Для чего? Для порядка вещей, как говорится! Ибо отшельнику надлежит торить свой путь молитвой, тешить глаза небесной синевой.

Если встречались трудности на пути, отшельник читал молитвы, если дорогу преграждала река, шёл по воде, как по суше.

Что же в итоге происходило? На первый взгляд, ничего!

Пещерная жизнь текла своим ходом, считая на небе облака, впрягаясь в сезонные круговерти. На волжских озёрах селились утки, выводили криворотых птенцов и к осени улетали. Купцы торговали, крестьяне сеяли и пахали, калики перехожие совершали путешествие в Иерусалим. Но пока был жив этот отшельник, ни булгары, ни монголы, ни литовцы, ни другие народы, промышлявшие разбоем на Руси, край жигулёвский разорить не могли.

Один отшельник любил размышлять на ходу, гуляя в лесу, словно в храме с высокими колоннами.

Солнечные пятна меняли под ветром свои очертания, являя порой рисунок невиданной красоты. Пахло медоносными травами и землёй. Мысли отшельника роились и цвели, обогащаясь оттенками за счёт внутреннего зрения. Шагать по мере углубления в тему становилось всё легче. Так птицы, оставляя следы на песке, поднимаются в воздух, обо всём забывая!

Как-то раз, закончив размышлять, отшельник посмотрел на свои лапти и спросил с удивлением:

– В этой запутанной жизни мы всё идём, идём… Может, мы действительно идём?

«Иногда перед тем, как стать отшельником, человек пускается в странствия. Душа его открепляется от привычного места и привычных дел, выбирая роль наблюдателя.

То, что виделось человеку гладким и прямым, начинает казаться волнистым, а что имело границы – безграничным. Человек странствует по лицу земли, не переставая удивляться переменам, происходящим в его душе.

И лишь сполна наглядевшись на дела, совершаемые в этом мире, человек начинает ощущать тягу к странствиям в иных, более совершенных мирах. Вот тогда-то и рождается в человеке отшельник», – писал своему гимназическому другу, самарцу NN, один отшельник.