Флоринда Доннер - Жизнь-в-сновидении

Я отчаянно пыталась спросить что-нибудь еще, но почувствовала, что все смешалось у меня в голове.

— А ты можешь сказать, откуда нагваль Элиас взял эти измышления?

— Он увидел их в сновидениях и захватил, — ответил смотритель. — Некоторые из них — только копии, которые он снял с тех, что не смог забрать с собой. Остальные — настоящие, привезены отовсюду этим великим нагвалем.

Я не верила его словам, но продолжала:

— А зачем нагваль Элиас принес их?

— Они сами его об этом попросили.

— Зачем?

Разведя руками, смотритель прервал мои исследования и пригласил меня заняться обедом. Его нежелание удовлетворить мое любопытство только усилило мой интерес. Я не могла понять, почему он не хочет говорить об этих хитроумных штуках, а только уклоняется от ответов. Ведь он запросто мог все мне рассказать.

Мы быстро покончили с обедом и он попросил меня достать его раскладную койку из кладовки. Зная его вкусы, я разложила ее перед занавешенной французской дверью. Удовлетворенно вздохнув, он лег, откинув голову на маленькую квадратную подушку, наполненную сушеными бобами и маисовыми зернами, которая была пришита в изголовье. Он утверждал, что она приносит сладкие сны.

— Теперь я готов немного вздремнуть, — сказал он, отпуская ремень на своих штанах.

Это был вежливый способ отделаться от меня.

Раздосадованная его отказом говорить о скульптурах, я свалила нашу посуду на поднос и вылетела из комнаты. Его храп провожал меня всю дорогу до кухни.

Из патио слышался звон гитарных струн.

Я машинально потянулась за фонариком, который держала возле гамака, и посмотрела на часы. Было немногим за полночь. Завернувшись потуже в одеяло, я на цыпочках вышла в коридор, ведущий в патио.

Посреди дворика какой-то мужчина, сидя на тростниковом стуле, играл на гитаре. Я не могла видеть его лица, но знала, что это все тот же Исидоро Балтасар, и я уже видела и слышала его, когда попала сюда впервые. Как и тогда, заметив меня, мужчина сразу перестал играть, поднялся со стула и вошел в дом.

Едва я вернулась в свою комнату, как он снова начал перебирать струны. Я уже задремала, когда услышала его чистый сильный голос. Он пел, обращаясь к ветру, маня его из глубины молчания и пустоты.

И, словно откликаясь на его печальный зов, ветер набирал силу. Он свистел в ветвях чапарраля, срывал сухие листья с деревьев и, шурша, сметал их в кучи напротив дома.

Рывком я открыла дверь в патио. Ветер заполнил комнату невыразимой печалью. В ней не было слез, но лишь меланхолия одиночества и пустоты, праха и древних теней. Ветер с легкостью кружил по комнате. Я ловила его каждым движением легких. Он оседал у меня в груди, и чем глубже я дышала, тем легче себя чувствовала.

Я вышла наружу и, пробираясь между высокими кустами, направилась за дом. Луна ярко освещала выбеленные стены домика и широкую открытую лужайку, расчищенную от леса. Опасаясь, что меня могут заметить, я перебегала от дерева к дереву и, прячась в густой, тени крон, наконец добралась до двух цветущих апельсинов за стеной, прикрывающей дорожку к домику.

Из-за чапарраля ветер доносил звуки легкого смеха и неясные обрывки разговора. Собрав все свое мужество, я дерзко ринулась вдоль дорожки и очутилась перед дверью маленького темного дома. Дрожа от волнения, я пробралась к открытому окну и узнала голоса Делии и Флоринды. Но край окна был слишком высоко, и мне не было видно, что они делают.

Я ожидала услышать что-нибудь значительное, откровение, которое поразило бы мой разум, привело бы меня в восторг и помогло бы мне в том, ради чего я была здесь — победить мою неспособность к сновидению. Но они только сплетничали, и я настолько увлеклась их злорадными перешептываниями, что несколько раз рассмеялась вслух, забыв об осторожности.

Сначала я думала, что они болтают о ком-то постороннем, однако, прислушавшись, поняла, что речь идет о женщинах — сновидящих и наиболее язвительные замечания направлены против Нелиды.

Они говорили, что после стольких лет она все еще неспособна уйти из объятий этого мира. Она не только полна самодовольства — они утверждали, что она целыми днями торчит перед зеркалом — но еще и похотлива. Она делает все, что в ее силах, чтобы быть сексуально привлекательной и соблазнить нагваля Мариано Аурелиано. Одна из женщин злорадно заметила, что, в конце концов, она единственная, кто может пристроить его чудовищный возбужденный член.