Виктор Голицын - Окно на тот свет. Посланники потустороннего мира

Возможно, при первом визите колдун проверяет в дверях свою жертву на возможность гипнотизации, а загипнотизировав, проникает в квартиру, получает ключ.

При этом он остается совершенно незамеченным. Наука гипноза ушла очень далеко, и при современных знаниях, вполне возможно, не так уж и трудно загипнотизировать людей, чтобы они не воспринимали постороннего, то есть «выключить» его из их сознания, сделаться, условно говоря, человеком-невидимкой. Кстати, это отчасти объясняет, почему перед самым началом событий из квартиры часто пропадают собаки и кошки. Когда в квартире находится, скажем, собака, она не в состоянии психологически пересилить гипноз, но не может ему и поддаться, забирается под кровать или жмется в угол. И никакими силами ее оттуда не убрать. Значит, собака – единственное живое существо, которое в данный момент видит в помещении гипнотизера. Поэтому она так странно себя и ведет!

Если в доме находится колдун, которого окружающие не воспринимают, вряд ли надо объяснять, почему в квартире слышны чьи-то шаги и незнакомые голоса, почему возгорается мебель, каким образом падают предметы, записки с угрозами, почему с потолка льется вода. Колдун появляется в квартире или же тогда, когда в ней никого нет, или в присутствии тех, кто поддается гипнозу. Как правило, это дети, потому что они наиболее легко поддаются гипнозу, а также быстро и четко выполняют все команды колдуна, причем неосознанно. И колдун не приказывает ребенку: «Возьми табуретку и брось ее в тетю». Он вводит ребенка в состояние моментного, то есть кратковременного, гипноза и дает ему команду: произвести эффект быстрым, неожиданным, незаметным броском. Мозг ребенка, получив ее, вырабатывает программу, как это лучше сделать. И получается, что лучше – за спиной, когда никто не видит, не ожидает...

Вот такая неожиданная версия, тоже имеющая право быть и рьяно отстаиваемая некоторой частью исследователей. От себя добавлю: слишком многое, наблюдаемое моими собственными глазами, а также «глазами» фотоаппарата и видеокамеры, не вписывается в эту концепцию. Поэтому я утверждаю, что в половине случаев, в половине... «Делить все на два, умножая познание мира», – как говаривал мой дед, царствие ему небесное...

Пожалуй, перед тем как перейти к следующей части повествования, упомяну о свойствах, отмеченных мной у фотографии моей покойной жены Ларисы. Когда-то давно ее сфотографировал один столичный фотограф, восхищенный девичьими прелестями. В итоге получился потрясающий портрет! Дерзкая, с роскошной гривой темных волос, с черными глазами в пол-лица, взметнувшимися вверх бровями, – на портрете была не моя жена, а настоящая воинственная и прекрасная амазонка. От фотографии в восторге были все, вот и пришлось портрет увеличить и обзавестись рамкой. Куда бы ни переезжали, возили фото с собой.

После смерти жены, несмотря на советы друзей «убрать от греха подальше», чтоб «не травить душу», портрет остался висеть на стене. Вначале, глядя на ее милое лицо, я с трудом сдерживал боль, впадал в отчаяние, а потом, когда острота потери чуть поутихла, смотреть на нее было для меня жизненно необходимым действом, видеть ее лицо, помнить малейшую черточку... И в этом был свой смысл – смотреть на Ларису. Странно, но выражение ее лица на портрете менялось каждый день. Сначала из черт стала пропадать дерзость, вот эта буйность, огненность. Лицо на портрете становилось совсем другим: спокойным, умиротворенным, более мудрым, что ли.

Сразу после смерти у Ларисы под глазами появились скорбные круги, и чем дольше я смотрел на них, тем больше ее глаза, казалось, меня жалели. Через два месяца, как раз перед поездкой с тещей в Соляную, я подошел к портрету поближе, и мне показалось, что Лариса смотрит на меня недоумевающе и чуть обиженно. Но с пьяных глаз чего только, как говорится, не померещится. Когда я в первый раз поехал в Сибирь, моя жена улыбалась одобряюще. Когда вернулся, уставший, измотанный, но взбудораженный духом, почти-почти, как мне тогда казалось, нашедший истину и смысл дальнейшей жизни, глаза на фотографии сияли. Лариса явно радовалась вместе со мной. Я каким-то интуитивным чувством ощущал, что таким способом мне будут подсказывать, помогать, поддерживать, если хотите. Перед женитьбой на Вере я тоже подошел к стене и долго всматривался в любимые черты. И готов поклясться, что моя первая жена моргнула и сказала губами: «Да». А однажды я вдруг в ее глазах увидел пронзительный страх, фотография словно пульсировала, мутнела.