Хорхе Бергольо - О небесном и о земном

Бергольо:

– В самом деле, нельзя утверждать, что целый народ – богоубийца. Но мне не хотелось бы упустить из виду то, чего мы коснулись в нашей беседе. Вы сказали, что в Аргентине тоже был – и есть – церковный антисемитизм. Иоанн Павел II учился в классе, где половина учеников были евреи. Мне в такой школе учиться не довелось, но среди моих друзей всегда были евреи. Были и есть. Некоторых мы прозвали «Эль-Русо» [109] – словечко нашего детства. У меня никогда не было с ними никаких проблем. Да, в те времена были католики-антисемиты, они и сейчас есть. В наше время они не так ярятся, как в 30-х, когда некоторые церковники отстаивали антисемитскую линию. Сегодня аргентинская церковь проводит четкую политику межрелигиозного диалога. Предтечами этой политики стали кардиналы Хорхе Мехиа и Антонио Каррасино.

Скорка:

– Мехиа много сотрудничал с Маршаллом Мейером. Они вместе основали Высший институт религиозных исследований [110]. А у гробницы кардинала Каррасино находится мемориал с обрывками еврейских молитвенников, спасенных из различных лагерей смерти, и другими свидетельствами о Шоа. Каррасино пожелал, чтобы все это находилось здесь, в кафедральном соборе.

Бергольо:

– Некоторые организации добивались, чтобы этот мемориал убрали и перенесли в соборный музей. Но я не поддался, на том дело и кончилось.

Скорка:

– Когда речь заходит о Процессе национальной реорганизации [111], принято спрашивать, правильно ли вели себя политические структуры еврейской общины, особенно DAIA [112]. Но именно в 70-х в Аргентине приобрели огромный вес консервативное движение и фигура Маршалла Мейера, а Мейер как раз вступался за пропавших без вести. Сам Мейер говорил, что боролся в одиночку. Он старался в меру своих сил вмешиваться в события; и позднее заслуги Мейера были признаны Раулем Альфонсином. Победив на президентских выборах, Альфонсин пригласил Мейера включиться в работу Национальной комиссии по делам пропавших без вести [113]. Маршалл Мейер рассказывал нам, что с заседаний, где свидетели много часов давали показания, возвращался совсем больной – столько ужасных историй там выслушивал. Помню, я и другие раввины, его ученики, собирались подписать вместе с Мейером петицию об освобождении Хакобо Тимермана [114], но DAIA воспротивилась, и в итоге петиция так и не была обнародована. Очень трудно судить руководителей общины за подобные поступки. Как говорите вы, монсеньор, каждое деяние нужно анализировать и оценивать, исходя из обстановки на тот конкретный момент, сообразно обстоятельствам и конкретным проблемам. Очень трудно предъявить человеку обвинения в недостаточной храбрости, недостаточном благородстве, недостаточно глубоком чувстве долга. Но когда при власти военных или в других подобных обстоятельствах человек, который занимает высокое место в иерархии общины, отмалчивается и не покидает свой пост, необходим критический анализ. Бывают моменты, когда ты должен либо пойти на риск, либо подать в отставку. В те времена среди похищенных оказался даже сын самого Неемиса Резницки – тогдашнего президента DAIA. По слухам, взамен на освобождение Резницки-младшего был якобы заключен некий пакт с военными. Те, кто изучает эту тему, должны все проанализировать, разобраться в проблемах того периода, доподлинно выяснять, что предпринимала DAIA, а что перестала предпринимать. Я не хочу никому выносить приговор заранее, а просто отмечаю: некоторые люди, располагавшие информацией о том, что тогда творилось, поступали иначе. Маршалл Мейер повел себя совершенно иначе. Действовал непреклонно. Он не был гражданином Аргентины, он был родом из США, но именно он первым возопил среди нас, словно пророки. Сохранились его речи и проповеди на площади у Обелиска [115]: он говорил о правах человека в Аргентине. В тот момент отстаивать права человека – это было из ряда вон выходящее явление. Двери дома Маршалла Мейера были распахнуты для всех, он оказывал огромную поддержку людям, и мы тоже, по его примеру. Мы, те, кто был рядом с ним в те черные годы, в большей или меньшей степени участвовали в его работе. Одному из своих учеников, Фелипе Яфе, он поручил войти в Комиссию по делам пропавших без вести в Кордобе. Я лично до самого конца периода диктатуры делал телепередачу «В Боге успокоится душа моя», где говорил о важности демократии и затрагивал другие вопросы, противоречившие идеологии режима. Некоторые оправдывают тогдашних лидеров DAIA, но есть непреложные факты: с одной стороны, очень многие родственники жертв критикуют DAIA, с другой стороны, в те же времена Мейер продемонстрировал, что кое-что можно было сделать, а властные структуры этого не делали. Успехи Мейера обнажают недостатки руководителей общины.