архимандрит Савва (Мажуко) - Апельсиновые святые. Записки православного оптимиста

Война – страшное зло. Даже если это священная война, война освободительная, от этого она все равно не перестает быть злом и язвит еще больнее, потому что освободитель, защитник не может по-другому выполнить свою миссию, как убийством и насилием над врагом. Христиане всегда уважительно относились к солдатам и офицерам, к военным, может быть потому, что только эти люди в самой предельной точности выполняют завет Христов: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13). Они полагают души свои бессмертные, приносят в жертву за ближних. Да, настоящий солдат «не щадит живота своего», не бережет жизнь свою, готов умереть. Но предельная трагичность его жертвы даже не в этом. В чем же эта жертва, жертва души? В сознательном совершении греха. Нельзя убивать людей, какими бы они ни были, – нельзя. Пусть злодей заслужил смерти, пусть убил и покалечит тысячи невинных жизней, – оттого, что вы убьете его, этот поступок никогда не станет добрым делом. Никто не заслуживает смерти. Убийство – грех и зло. Но здесь же и корень человеческой трагедии: убивать нельзя, но нельзя не убивать. Это только в книгах так бывает – выбирай между добром и злом. В реальной жизни мы вынуждены выбирать между большим злом и меньшим. Убийство в сражении – меньшее зло. Казнь преступника – меньшее зло. Но оттого, что оно меньшее или большее, зло никогда не перестает быть злом, и каждое такое реализованное зло накапливается в теле земли, во всечеловеческом теле.

Битва архангела Михаила с драконом. 1497. Худ. Альбрехт Дюрер

Эту трагичность войны с поразительной проницательностью сумел передать Максимилиан Волошин, который сто лет назад в разгар Первой мировой войны написал такой текст:

Каждое убийство – это убийство брата. Всякая война, пусть и между неродственными народами, – братоубийственная война. И человек, живо чувствующий боль мира, его трагический разлад, болит страданием и врага, и брата, молит о мире, о примирении, даже если нет сил молиться. Христианин не может желать войны. Ученик Христов не может радоваться убийству. Всеми силами нужно стараться, чтобы не лилась кровь, чтобы прекратились убийства, сделать все для того, чтобы не было войны.

Земля стынет от человеческой злобы. Мы виноваты перед ней, потому что вместо священнослужения, к которому призван каждый человек, вместо нежной заботы и сердечного благословения, так естественных для детей Божиих, мы мучаем Божию тварь, мы стали осквернителями земли, ее обидчиками. Земля остыла, вымерзла, отравившись человеческой кровью, мы насильно напоили ее убийством, местью, злобой и высокомерием. И вместе с землей вымерзли и наши души, потеряли чуткость, отвыкли от доброты. Нас уже не пугают новости об убитых, раненых, калеках. Мы теряем чувствительность к человеческому страданию. Люди превращаются в цифры, безропотно дающие себя складывать, вычитать, извлекать проценты. В одном из своих рассказов Гаршин пишет: «Я не могу ничего делать и не могу ни о чем думать. Я прочитал о третьем плевненском бое. Выбыло из строя двенадцать тысяч одних русских и румын, не считая турок… Двенадцать тысяч… Эта цифра то носится передо мною в виде знаков, то растягивается бесконечной лентой лежащих рядом трупов. Если их положить плечо с плечом, то составится дорога в восемь верст». Сколько еще дорог нужно выстелить человеческими телами, чтобы люди отвыкли от войн? Но ведь не отвыкнут. До конца времен будут выстилаться новые и новые дороги. Мы это слишком хорошо знаем. Таков наш искалеченный, обезумевший мир. Люди никогда не остановятся в убийстве, и каждое поколение будет воспитывать своих мальчиков в готовности принести себя в жертву, души свои положить, быть готовыми на самый тяжкий грех ради своих близких. Но никогда не бросят христиане умолять, просить, уговаривать, делать все возможное, чтобы не лилась кровь, не страдали люди, чтобы души отогреть от ненависти. И потому так жадно теснимся мы к церковному теплу, так дорожим этим согревающим и освещающим огнем Христовым. И зовет Церковь всех нагих и озябших: «Темже иже от Адама нагие, придите к Нему да согреемся».