Олег Кот - Одиннадцатое августа

Прикидываю, что ещё можно съесть за это время. Нашёл пробойную икру минтая. Намазал хлеб сливочным маслом, сверху, не жалея, икрой. Сижу, слушаю, пью чай. Как только сделал последний глоток чая, чтец закончил вторую главу. Удивлён такой щедростью. Понимаю – теперь я точно наелся. Выходя из трапезной, обращаюсь к чтецу. Спрашиваю, что он читал? Тот отвечает:

– «Моя жизнь во Христе» святого праведного Иоанна Кронштадтского.

Созревшие оливки на ветке.

Почему-то на монахе лица нет. Похоже, ему стыдно. Может, в его келью пришёл преподобный и дал ему взбучку? Мол, чего ты людей заставляешь давиться? Сам-то ешь не спеша.

Вновь мы на улице. Нам через час уезжать. Не смотря на группу, иду в ещё открытый храм. Припадаю к мощам батюшки, благодарю его за невероятный приём, подарки, благословения, источник и роскошный ужин. Откуда может знать батюшка Амвросий, что я не прочь угоститься маслинами? И не обязательно чёрными. Говорю батюшке: чтец в трапезной исправился и дал всем поесть вволю, больше его не наказывай.

Так принимал нас в Оптиной преподобный Амвросий (Гренков).

Но и это не всё. На самом деле ходил я жаловаться не преподобному Амвросию, а преподобному Иосифу (Литовкину), о котором тогда ничего не знал. При открытии мощей могилы святых перепутали. Если хотите, так Господь указал на праведность этого святого и явное нежелание быть выкопанным преподобного Амвросия. Силы молитвы святых отцов хватило на то, чтобы навести слепоту на нетерпеливых искателей мощей. Вырыли Иосифа, а преподобный Амвросий остался лежать в земле. Но услышал меня именно батюшка Амвросий, хотя в соборе его и близко не было. Это ли не чудо!

В сентябре 1993 года мне пришлось ехать в Москву из-за своих бумаг. После приёма поехал на Тверской. В здании Почтамта «международные» переговоры были очень дешёвыми. Заказал Мариуполь и вышел на овальной формы площадку. Место было не простое. Напротив перед переходом располагалась остановка для московских школьниц, после уроков подрабатывавших своим телом. Отсюда их увозили в притоны для кавказцев. Стою, смотрю, как на глазах у всех ученицы превращаются в уличных шлюх по вызову.

В это время по лестнице на смотровую площадку неторопливо поднимается необычно одетый мужик. Поверх белоснежной сорочки интеллигента на нём ватник чёрного цвета. Он останавливается напротив меня. Прошла минута и того начинает трясти от неописуемой боли. Судорожно срывает с себя одежду: летит ватник, рвутся с мясом пуговицы на рубашке, скидываются портки. Он не успел даже сесть на корточки по нужде, как с него полилось. Опорожнился прямо на площадку. Лицо этого мученика стало белым как снег.

Посреди Тверского стоит совершенно голый мужик. Под ним куча. До Кремля десять минут ходьбы. Но вот появляется полицейский – исправлять ситуацию, хватает того молча за локоть и куда-то уводит. Голый босой мужик покорно идёт с ним. От увиденного я ещё долго не мог прийти в себя. Что это могло значить, понять было невозможно.

Прошло шесть лет и такая же кошмарная боль с такими же последствиями обрушилась на меня во время ночной рождественской службы 1999 года. Называется эта мука «афонская болезнь», ею расплачиваются бесы за подвижничество афонских монахов. Но я не монах и не подвижник. Такая редкая напасть может коснуться и обычного человека, если найдётся умелец, знающий суть «предания сатане во измождение плоти». Или, попросту говоря, имеющий власть над бесами.

Той холодной осенью девяносто третьего я впервые в своей жизни увидел настоящего московского юродивого. А с московской юродивой познакомлюсь через год в лавре преподобного Сергия. Звали её Лидия. Она была слепа на один глаз. С ней была связана одна забавная история.

На новый, 1995 год, мне пришлось всё-таки поехать к Науму (Байбародину), уломал меня мой духовник. Тогда я и познакомился с его напарницей, одетой как бедная нищенка. Мне не нужно было объяснять, кто передо мной, вопрос был в том, как она себя поведёт по отношению ко мне.

Через пару дней жительства в лавре мне почему-то стало жалко придурошно бегавшую во дворике женщину. На следующий день после службы иду к нему во двор приёмной. Лидии ещё нет. Роюсь в своей сумке, вынимаю три печенья. Думаю, подам ей сейчас. Как вдруг открывается входная калитка и в проходе появляется Лидия. Ба! Какие три печенья! Я от неожиданности дар речи потерял. Прямо навстречу мне идёт юродивая. Но как она одета! Норковая шапка, роскошное новое пальто, приличные женские сапожки, перчатки на руках. Дошла она до меня, а я ей три печенья, как побирушке какой-то в руки сую. Угостись, милостыньку прими, почавкай.